Евгений Иорданишвили - «На суше и на море» - 64. Фантастика

Рано утром завтра он двинется вверх по реке и переплывет ее выше. Там, у святилища, она должна быть менее полноводна и опасна. Убив еще одного зайца, Степан двинулся к своему ночлегу. И тут на мокром песке он увидел следы. Это были его следы. Он владелец этих мест. Волосы зашевелились на голове Степана. Первая мысль — в реку, на тот берег. Но он поборол себя на этот раз. У места ночлега кресало и огниво. Озираясь по сторонам — за несколько секунд он из хозяина превратился в жалкого вора, — бросился Степан к дереву. Запихав в мешок зайцев и рыбу, плотнее притянув лук, он без оглядки выскочил на берег и, не думая об опасности, ждущей его в холодных желтых волнах, прыгнул в реку…

С любопытством, смешанным с гордостью, смотрел Степан на маленькую хижину в тени деревьев у родника. Вот оно святилище. Это первые следы рук человека, увиденные им за восемнадцать дней скитаний. С некоторой опаской вышел он из-за укрытия. И не напрасно. Что-то белое шевельнулось у родника, и рука Степана, сжимавшая нож, напряглась. Высохший старик с реденькой бородой в зеленой богатой чалме лежал на коврике. Его тусклые глаза скользнули по настороженному лицу пришельца. Степан опустился рядом.

— Откуда ты, ференги?

За годы скитаний Степан подучил персидский язык — язык невольничьих базаров Азии. Он промолчал, хотя знал, что так называют европейцев на Востоке. Видно, старик тоже издалека.

— У тебя темные мысли в голове или плохие дела в жизни, почему ты молчишь?

— Я иду далеко, чтобы выполнить просьбу людей твоей веры, — сказал Степан. — Они просили поклониться этому святилищу, а теперь я пойду дальше за помощью для них.

— Я верю тебе, ференги, послушай моего совета. Оставь аллаху какую-нибудь драгоценность в этом святилище и своему богу оставь что-нибудь. Оставь добрые подарки, и они оба помогут тебе. У меня сохранилась еще тушь и кисточка, напиши им что-нибудь.

Степан взял тушь и кисточку и вошел в прохладный полумрак святилища. Чистые белые стены, крохотный родничок в углу. А в середине на полу огромная груда монет. Большие и маленькие, круглые и бесформенные, золотые и медные. Века и народы проходили этим краем, оставляя свои дары. Степан осторожно оторвал часть карты — путь, уже пройденный им, — и написал на обратной стороне:

«Дай силы, господи, рабу твоему Степану дойти до места намеченного, помочь друзьям страждущим, испепелить гнездо змеиное. Лета от сотворения мира 7133-го».

Потом, подумав, вынул один, меньший рубин из шкатулки и завернул все в кусок пергамента, взятый вместе с тушью у старика. Осторожно раскопав гору монет, он положил дар обоим богам в середину. Уходя, хотел оставить пищу старику, но тот отказался.

— Меня принесли сюда из далеких земель умереть на святом месте, но вот уже десятый день аллах не хочет взять меня в свои сады. Иди, ференги, не думай обо мне. Да будет легким оставшийся тебе путь.

А путь действительно, по рассказам Зоар-хана, отсюда был уже легок. Да и сам Степан скоро понял это. Мрачные ущелья, черные пески, снега и пропасти сменились травянистыми равнинами. Плоские холмы окаймляли широкие сухие долины. По утрам появлялась изморозь на травах, а к полудню все оживало под лучами солнца. И все же было холодно и не хватало воздуха, особенно по ночам. Это действительно был Памир, подножие неба. Одежда на Степане совершенно истрепалась, он походил в ней на огородное пугало. Отросла лохматая борода. Теперь основной пищей его были сурки. Не всегда удавалось найти сухого хвороста для костра, и Степан приучился вялить мясо на солнце, вешая куски сурка на день себе за спину.

Как-то в облаке пыли он увидел вдали трех всадников в островерхих белых шапках. С тех пор двигался только по ночам. Он отдал слишком много, чтобы теперь, когда свобода была близка, вновь потерять ее. Он стал очень осторожен, но все же однажды чуть не погиб. Перевалив небольшой хребет, он увидел чудесное лазурно-синее озеро. Решив обойти его с востока, он дошел почти до края, но уперся в скалы. Другой берег был в каких-нибудь ста локтях, и Степан, не раздумывая, бросился в воду. Когда оставалось плыть совсем немного, резкая боль свела ноги. Чувствуя, что они не повинуются ему, Степан отчаянно заработал руками и, уже теряя последние силы, почувствовал тугой толчок в онемевшие ступни. Дно. Задыхаясь, он выполз на берег из мельчайшего песка и замер. Потом начал щипать и колоть ножом ноги, пока не вернулась чувствительность. Повернув случайно голову, он заметил неподалеку в камнях струйку пара, поднимавшуюся в небо.

Никаких признаков человека не было в этой пустынной местности, и все же он с большой опаской подполз к камням. Горячая вода била прямо из-под земли, образовав большую яму и весело сбегая через ее края. Дно и берега ямы были покрыты слоем красно-желтого ила. Пахло серой. Вода была горяча, но Степан, не раздумывая, разделся и плюхнулся в яму, подняв облако красной мути. Он так и заснул в теплой воде, утомленный пережитым. Проснувшись, почувствовал необычную бодрость и силу. Вечерело. Быстро одевшись, Степан снова направился на юг, к теперь уже близким снеговым хребтам.

Этим вечером ему попались какие-то особо ленивые и нерасторопные сурки, он заколол одного прямо ножом и подивился, до какой лени может довести зверя обжорство. Еще раз ему повезло: нашелся сухой куст какой-то колючки. Скоро он о наслаждением уплетал заднюю ногу сурка; такого вкусного мяса давно не попадалось. Всю ночь он шел, ободренный целебными водами. Уже на рассвете заметил сурка, дремавшего возле норы. Это было странно. «С женой, что ли, поссорился?» — пошутил он про себя и легонько пнул зверька ногой, спеша насладиться его испугом. Но сурок тяжело поднял голову, сделал попытку встать и не смог.

Растерянно подняв глаза, Степан увидел неподалеку еще одного сурка, лежавшего у норы. Теперь он хорошо видел все пространство вокруг. Сурки были везде; иные чуть шевелились, большинство же лежало неподвижно. Страшная догадка мелькнула в голове. Сурки чем-то отравлены, а он ел их мясо. Сунув пальцы в рот, Степан опорожнил содержимое желудка и в ужасе бросился бежать, наступая на трупы сурков. Он бежал, пока не попался на пути ручеек. Напившись, он снова сунул пальцы в рот, пытаясь промыть желудок и хорошо понимая, что уже поздно. Потом, не ложась спать, прошел целый день в какой-то безнадежной апатии, ожидая смертельных схваток. К вечеру снеговой хребет заметно вырос, разделился на вершины, обозначились ущелья и перевалы. Болей не было, и Степан понемногу стал приходить в себя. Кажется, на этот раз оба бога выручили его.