Клиффорд Саймак - Последний джентельмен

- Разумеется, - ответил Харингтон, отрезая кусочек.

Итак, плата - способность бессознательным усилием создавать особый мир, в котором он живет. А возможно, все это - обязательное условие для его работы. Точно рассчитанный мир и образ жизни, в котором он наилучшим образом выполнит свое предназначение.

Но какова цель всего этого?

У него не было ни малейшего представления об этой цели. Разве что сама работа и была его целью.

Музыка по радио прервалась, послышался торжественный голос:

"Мы прерываем нашу программу, чтобы сообщить вам новость. Ассошиэйтед-пресс только что сообщило, что Белый дом назначил сенатора Джонсона Эпрайта на пост Государственного секретаря. А теперь мы продолжаем нашу музыкальную программу..."

Харингтон застыл с куском пирога на вилке на полпути ко рту.

- Отличительный знак судьбы, - процитировал он, - может лечь на одного человека!

- Что вы сказали, мистер Харингтон?

- Ничего, ничего, мисс! Просто кое-что вспомнил. Не имеет значения.

Хотя, конечно, оно имело значение.

Сколько еще людей во всем мире прочли строки в его книгах? Сколько еще жизней испытали на себе влияние написанного им? И помогали ли ему писать эти строки? Был ли у него действительно талант или он просто передавал мысли, возникающие в чужом мозгу? Помогли ли ему писать так же, как и видеть иллюзии? Не в этом ли причина того, что он чувствует себя таким исписавшимся?

Но, что бы это ни было, все уже позади.

Он сделал свою работу и сгорел. Сгорел так полно, как можно было только ожидать - все то, чему он суеверно поклонялся, превратилось в свою противоположность. А началось это с прихода журналиста сегодня утром. И вот теперь он сидит здесь - скучный, банальный человек - взгромоздившись на сиденье, и ест пирог с вишнями. Сколько людей сидело так же, как он, в прошедших веках, освобожденные от иллюзорной жизни, стараясь с тем же успехом, что и он, сообразить, - что же с ними произошло? Сколько еще людей и сегодня живут в иллюзорном мире, как он жил в течении тридцати лет? А может, все-таки было необходимо, чтобы сенатор Джонсон Эпрайт не отказался от общественной деятельности и возглавил Государственный департамент? Зачем и кому было нужно, чтобы именно такой человек занял этот пост? И настолько ли это важно, чтобы добиться этого ценой жизненного труда другого человека?

Где-то здесь должен находиться ключ. Где-то за этими тридцатью годами должен быть указатель, ведущий к человеку, к предмету или организации чем бы оно ни было.

Он почувствовал, как в нем поднимается тупой гнев: бесформенный, бесчувственный, почти безнадежный гнев, не имевший ни направления, ни цели.

В ресторанчик вошел человек и сел рядом с Харингтоном.

- Привет, Глэди! - взревел человек.

Потом он заметил Харингтона и шлепнул его по спине.

- Привет, парень! - протрубил гость. - Ваше имя в газетах...

- Потише, Джо, - сказала Глэдис. - Чего вы хотите?

- Кусок яблочного пирога и чашку кофе.

Харингтон увидел, что его сосед огромен и волосат. У него был значок возчика.

- Вы что-то сказали о моем имени в газетах?

Джо швырнул сложенную газету:

- На первой странице статья и ваша фотография.

Он ткнул в лист грязным пальцем.

- Спасибо, - сказал Харингтон.

- Читайте, - шумно заявил Джо. - Или вам не интересно?

- Интересно.

Заголовок гласил:

ИЗВЕСТНЫЙ ПИСАТЕЛЬ ПРЕКРАЩАЕТ ПИСАТЬ!

- Значит, вы завязали? - ревел возчик. - Не могу ругать вас за это, парень! Много книг написали?

- Четырнадцать.

- Глэдис, только представь себе! Четырнадцать книг! За всю свою жизнь я не прочел столько книженций...

- Замолчите, Джо, - сказала Глэдис, со стуком ставя кусок пирога и кофе.

В статье говорилось:

"Холлис Харингтон, автор романа "Взгляни на мой пустой дом", принесшего ему Нобелевскую премию, прекращает писать после опубликования своей последней книги "Вернись, моя душа". Об этом было объявлено в последнем выпуске журнала "Ситуэйшн" в статье редактора Седрика Мэдисона. Мэдисон утверждает, что Харингтон завершил свою работу, начатую тридцать лет назад..."

Рука Харингтона конвульсивно сжала газетную страницу.

- В чем дело, парень?

- Ничего...

- Этот Мэдисон - ничтожество! - заявил Джо. - Не верьте ему. Он полон...

- Он прав. Боюсь, что прав.

"Но откуда он знает? - спросил он себя. - Как может Седрик Мэдисон, этот странный человек, поглощенный своей работой, не выходящий из помещения редакции и пишущий литературно-критические статьи - как может он знать об этом?! Ведь я сам почувствовал только сегодня утром!"

- Вам не нравится пирог? - спросил Джо. - И кофе у вас остыл.

- Оставьте человека в покое! - яростно сказала Глэдис. - Я подогрею его кофе.

Харингтон повернулся к Джо:

- Вы не отдадите мне эту газету?

- Конечно, отдам, парень! Я уже просмотрел ее. Читаю только спорт!

- Спасибо. Мне нужно кое с кем повидаться...

Вестибюль здания "Ситуэйшн" был пуст и весь искрился - яркая искра являлась торговой маркой этого журнала и людей, делавших его.

Медленно и величественно за стеклянной стеной поворачивался огромный глобус. Под ним циферблаты показывали поясное время. А на глобусе были обозначены мировые события.

Харингтон остановился перед дверью и осторожно заглянул внутрь, смущенный и озадаченный яркостью и сиянием. Затем медленно сориентировался. Рядом с лифтом висела доска объявлений. На ней ничего не было. На двери обнаружилась табличка:

ХАРВИ

прием с 9 до 5 ежедневно

Харингтон пересек помещение и остановился перед списком кабинетов. Изогнув шею, он отыскал нужное имя.

СЕДРИК МЭДИСОН. 317 к.

Он отвернулся от доски и нажал кнопку лифта.

На третьем этаже лифт остановился. Харингтон вышел. Слева от него тянулась длинная линия кабинетов.

317 кабинет оказался третьим. Дверь в него была открыта. Харингтон вошел. За столом, заставленным стопками книг, сидел человек. Груды книг лежали на полу и на полках вдоль стен.

- Мистер Мэдисон? - спросил Харингтон.

Человек поднял голову от книги.

И неожиданно Харингтон оказался вновь в дымной темной будке, где когда-то давно разговаривал с безликим незнакомцем. Но тот больше не был безликим. Харингтон узнал его по исходящей волне мощного внушения, по какому-то почти неприличному чувству собственного бессилия.

- Харингтон! - воскликнул безликий человек, который теперь приобрел лицо. - Как хорошо, что вы пришли! Невероятно, чтобы мы с вами...

- Да, невероятно.

Он едва сознавал, что говорит. Он ответил автоматически, как автоматически протягивают руки, чтобы спастись от удара - простой защитный механизм.

Мэдисон встал, и, обходя вокруг стола, пошел ему навстречу. Если бы Харингтон мог повернуться и бежать, он сделал бы это. Но он не мог. Он был ошеломлен, он онемел, у него не осталось ни одного движения, кроме автоматических жестов вежливости, выработанных в нем тридцатью годами аристократической жизни.