Феликс Дымов - Букля

Тэй придвинула выносной пульт соседнего дисплея. На секунду зажмурилась. Будто собиралась сыграть трудную концертную сюиту. Ту, что обычно играется в четыре руки. И вдруг бесплотные пальцы замелькали с такой быстротой, словно их вовсе не было, словно сами собой озарялись и гасли сенсо-клавиши, сами собой, подчиненные чьему-то произволу, летели по экранам строчки. Под безмолвную музыку букля устремила к небу жерло.

«Учти массу спутника», — шепнул про себя Леон, стискивая кулаки. И не только шепнул, машинально набрал команду у себя, увеличил захват акульей пасти, перекрыл треть орбиты крупного бомбового стационара. Тэй восприняла непроизнесенные слова, вплела в таинственную мелодию и его скромный аккорд.

В сущности, Леон и сам не жаловал эти траурные небесные знамения. Он, правда, привык не обращать на них внимания. Они существовали до его рождения и наверняка его переживут, чего же зря дергаться? Будь он уверен, что не станет хуже, он бы, может, и вмешался… В конце концов, жить без бомб спокойнее, чем с бомбами…

Страхи и сомнения внезапно ушли. Земля предстала яблоком с испещренной коростой кожурой. Хорошо бы всю эту коросту подальше в прошлое, в Точку Большого Взрыва, но кто знает, сколько на это потребно энергии? Проще куда-нибудь к динозаврам, бедняги так и так вымерли, им уже не повредишь…

И опять Тэй будто услыхала — вывела на шкалу времени мезозой.

Первым пал могучий стационар с гирляндой разделяющихся ядерных боеголовок и системой противоракет. Потом спутник-шпион. Информсеть Паритета запаниковала. Честно [говоря, дрогнул и Леон: вдруг кто-то от отчаяния рванет разом [на орбите весь ядерный потенциал, превращая Землю в карликовую сверхновую, костер для еретиков-миротворцев! Надо, кстати, рассредоточить по мезозою наши посылочки, не втыкать в одно десятилетие…

— Давай я займусь высокоорбитными, — не выдержал Леон. — Отлавливай лоскутники… Готова? Принимаю.

Тэй и бровью не повела в знак согласия — просто-напросто сбросила с панели выносной пульт, обрекая его болтаться на длине шнура. В темп ее Леон попасть не пытался: закладывал параметры орбиты и ставил на ожидание. Подгадав момент, девушка залпом сметала «упакованный» Леоном объект вместе с парой своих. Залпы все учащались…

Двух вещей боялся Леон Эстебаньо Пассос. Что иссякнет запасенная буклей энергия. И что они не успеют. Неясно, почему медлят те, чье безумство обратило города и страны в мишени, а земной шар — в яблочко на мушке ружья. Теперь-то, господа, жало у вас вырвано. Можете взрывать, можете сами с досады лопаться. Потенциально опасных регионов становится все меньше и меньше. Одним ударом двое граждан Земли разрубили смертоносные гордиевы узлы, смахнули висящие над головами дамокловы мечи. Хорошо, когда рядом с тобой живет человек, способный подумать за все человечество. И не только подумать. Но и рискнуть действовать.

Безбожно высвеченные локаторами, плененные формулами баллистики, кладовые смерти метались вокруг Земли, выискивая, в какую щель забиться. Но букля настигала их даже в другом полушарии, сквозь толщу земного шара. Еще, еще немного. Самую малость. Лишь бы те там не всполошились.

Когда остался последний лоскутник, Леон позволил себе расслабиться: пусть девочка сама поставит завершающий штрих. Свое название двухмегатонная лавирующая бомба получила за то, что должна накрывать территорию противника не сплошняком, а выборочно, лоскутьями. Предвидеть зоны поражения практически невозможно. Защититься — тем более. Нет шансов и у «чистых» участков, блокированных бесчисленными пятнами радиации…

Тэй накрыла лоскутник раз, другой. Мимо. Притомилась, решил Леон. И все еще не обеспокоился. После третьего промаха он лениво высветил полетную кривую, и победный хмель мгновенно соскочил с него: кривая клевала малые высоты и расплывалась объемным ломаным пунктиром. Кто-то взял на себя управление, превратил пассивную траекторию лоскутника в активную!

Еще долю секунды Леон мучительно соображал, отчего не срабатывает следящий лазер. Лоскутник нанизан на луч, как шашлык на шампур. Выходит, снялся. Выходит, против смертельного витка только они двое. Даже, пожалуй, он один, Тэй не в счет, не юным девам тягаться с маньяками. Леону представился прущий на окоп танк, и он, солдат мира, обязан выстоять. Впрочем, сравнение неудачно. Ему лично ничто не угрожает. Зато под угрозой жизнь тысяч ни в чем не повинных людей.

— Постой, девочка, это уже мужская работа.

Леон включил прямое изображение, наложил координатную сетку, сделал на пробу несколько засечек. Ни одна не совпала с прогнозом. Лоскутник пикировал, локаторы явно запаздывали. Конус, охвативший веер возможных траекторий, упирался в Сибирь. А это значит, жди ответного удара. Потом удар на удар. И финиш. Один для всех.

Леон попытался представить себе глаза того, за чужим пультом. Зло прищуренные. Или белые, невменяемые, с неподвижными, расширенными зрачками. О чем печется он, готовясь перевести лоскутник в стригущий полет и кассету за кассетой выстреливать над местностью кувыркающиеся заряды?

Веер траекторий жадно лизал непредставимо далекую Сибирь, где даже летом южанину неуютно и зябко.

Леон Эстебаньо Пассос, слабый человек человечества, пригнулся, приник к смотровой щели, в которую для него превратился экран. Руки сжали воображаемые гашетки. Когда-то летчики вот так же вот шли на таран. Опять неуместное сравнение. Паникуешь, мальчик, тебе же ничто не угрожает, на месте храбрых летчиков ты не окажешься. Но и на своем у тебя один-единственный шанс. Один залп.

Отсекая лоскутнику путь вниз, Леон без спешки подрезал веер траекторий заградительной полосой. И высадил в длинном импульсе все, что у него было. В глаза на миг полыхнула ослепляющая вспышка… И все исчезло.

А ведь и те бомбы должны были взрываться в небе мезозоя, подумалось Леону. Бедные динозавры. Почему так потемнело? Он ощупью тронул вогнутую поверхность экрана. Дьяболо! Не разберешь, работает или нет. А Тэй? Леон испугался. Постой, как он сидел? Спиной к ней. Полностью заслонив собой экран. Это хорошо…

— Тэй, девочка! — осторожно позвал Леон. — Не разберу: достал я его?

И почувствовал, как шею обхватили тонкие руки, в глаза, в нос, в волосы тыкаются неумелые горячие губы, щеки девушки мокры от слез.

— Ты… — Тэй запнулась. — Ты молодец, амадо Леони, я горжусь тобой. А я знаешь как перетрусила?

— Погоди, он у нас взорвался? — Глазам было больно, и Леон отстранился. — Я не успел?

— Успел, успел. Это при переходе шарахнуло. Ты его совсем недалеко отправил. Едва-едва мощности хватило.