Герберт Франке - Наследники Эйнштейна

Естественные науки и техника - это силы разрушительные, которым нет и не должно быть места в нашем свободном мире.

Спустилась ночь, и зафиксированные в воздухе безопорные светильники низвергали на город каскады света. Воздушные такси и реактивные гляйтеры оставляли за собой белые, голубые и зеленые полосы на высоком посеревшем небе, а тысячи освещенных окон образовали световые узоры на фасадах высотных домов.

Джеймса Форсайта переливающаяся цветовая гамма нисколько не занимала. Он понемногу отходил от упоения жаждой разрушения, охватившей и его, и чем больше он остывал, тем больше его страшила мысль: а вдруг он не справится со своей задачей? Хотя у него есть как будто для этого все, что требуется, - он единственный сотрудник полиции, который не только способен хранить спокойствие при виде разрушенных машин, но и сам в состоянии разобрать их на детали. Да, но действительно ли он еще способен сделать это? Увиденные омерзительные сцены возбудили в нем чувство отвращения, которое вступило в противоборство с его прежними наклонностями, приглушали их. Неужели он на пути к исцелению? Он не знал, удастся ли ему и впредь с Невозмутимым лицом действовать как изгою общества - а это необходимо, если он намерен установить нужные контакты.

Времени у него оставалось мало. Он перебрал в уме возможности, на которые ему указал худощавый инспектор особого отдела, - все попытки оказались тщетными. Последняя оставила наиболее тягостный осадок. Он заставил себя еще раз мысленно вернуться к минувшим событиям, все передумать: оставался один неясный след - совет Хорри: "Отправляйся в церковь Ассизи8!"

Эта церковь ему знакома, она находилась в старой части города, построенной сразу после войны и внешне казавшейся победнее других районов. Само здание, старомодное серое строение, принадлежало одной из многих малочисленных сект, которые видели спасение в потусторонней жизни и жили скромно, неприметно. Никто не утешал их надеждой на райские кущи, если они примирятся с невзгодами жизни земной. Да, но как должен был выглядеть этот рай, если в реальной жизни каждый человек получал все, что только мог пожелать, - еду, одежду, от самой малой житейской надобности до реактивного гляйтера, причем бесплатно? Забот больше никто не знал. Медицинская служба наблюдала за здоровьем людей с рождения до самой старости. Автоматически управляемые заводы на самых низких горизонтах, глубоко под землей, были построены на века. Они синтезировали продукты питания, поставляли строительные блоки для зданий, которые можно было собрать с помощью нескольких машин, производили эти и другие машины - самые высокоэффективные автоматы с элементарным кнопочным управлением: работать с ними мог каждый, и никому не приходилось учиться больше, чем ему давалось в процессе хорошо продуманных детских игр. Это происходило как бы само собой, незаметно для обучающегося. А в ремонте эти машины не нуждались.

Джеймс не знал, что за люди ходят в церкви и храмы. Может быть, мистики. Или недовольные. Может быть, бунтари. Но не исключено, что среди них были и такие, кто даже десятилетия спустя после запрета науки тайно боролись за ее реабилитацию. Джеймс снова обрел надежду. Направился к ближайшей стоянке гляйтеров, пристегнулся и взмыл ввысь. Сделав плавный поворот, взял курс на старые городские кварталы.

До сих пор он никогда не заходил внутрь церкви. Когда вошел, ему почудилось, будто он попал в пустующий театр; разглядел в темноте ряды резных скамей, у стен горели свечи. Впереди несколько ступеней поднимались к некоему подобию сцены. Изображение бородатого мужчины с удлиненным строгим лицом было метров шести в высоту и достигало сводчатого купола, терявшегося в черноте. С подковообразного балкона, проходившего на уровне полувысоты помещения, доносилось едва слышное шарканье ног, но Джеймс никого не увидел. Впереди, у первого ряда скамей, стояли коленопреклоненные мужчины и женщины. Они что-то бормотали, - наверное, молились.

То и дело оглядываясь по сторонам, Джеймс прошел вдоль стены мимо бесчисленных ниш, шкафов и решеток; восковые лица вырезанных из дерева святых, казалось, наблюдали за ним сверху. На потемневших картинах были изображены всякие ужасы: людей поджаривали на огне, мужчин распинали на крестах, дети спасались от рогатых страшилищ. Вдруг где-то наверху раздался треск, на Джеймса пахнуло гнилью, и он сообразил, что где-то есть скрытые проемы, ведущие в другие помещения.

Откуда-то сверху донеслись удары колокола. Девять ударов: семь и семь десятых декады до полуночи по древнейшему ритуалу измерения времени. Кто-то идет? Нет, все тихо. Джеймс обошел всю церковь, но не обнаружил ничего, что могло бы навести его на нужный след. Темень угнетала его, неопределенность положения внушала тревогу, а незнакомая обстановка - страх. Он все больше укреплялся в мысли, что за ним наблюдают. Воспоминание о другом месте, где за ним тоже тайно наблюдали, причиняло ему беспокойство, чувство тем более неприятное, что он не мог припомнить, когда это было. Он задумался, и тут ему вспомнился визит к Еве Руссмоллер: ведь это там Хорри Блейнер следил за каждым его движением в бинокль. А вдруг здесь тоже... Да, вдруг ученые, если они действительно здесь есть, тоже прибегают к тем же приемам, что и молодежные группы, желая обнаружить сочувствующих? Но как дать им знать о себе? Не поможет ли ему испытанный способ?

Джеймс огляделся, поискал глазами, увидел обитый железом сундук, а рядом закапанный расплавленным воском стол, на котором стояла коробка из золотисто-красного картона. Такие ему уже приходилось видеть. Взял коробку, открыл. Внутри был фотоаппарат. Достал его - модель из простых. Навел, нажал на спуск. Ничего. Затвор заклинило.

Джеймс снова осторожно осмотрелся. Но нет никого, кто обратил бы на него внимание. Верующие в первом ряду продолжали бормотать молитвы. Подрагивали язычки свечей.

Приняв внезапное решение, он сорвал пломбу, поднял крышку. Боковой винтик сидел некрепко. Джеймс вытащил его, вот перед ним колесики перемотки пленки, а вот и стальная пружина веерной диафрагмы. Он сразу определил причину поломки: в связующем рычажке между пуском и пружиной торчала обыкновенная канцелярская скрепка. Несколькими легкими движениями он привел камеру в порядок. Нажал на спуск... что-то щелкнуло, потом еще раз. Все верно, он убедился - время экспозиции полсекунды. Джеймс поставил фотоаппарат на место. Что, где-то открылась дверь? Вдруг загремел орган, страстно, торжествующе. И снова тишина. Джеймс посмотрел по сторонам и обнаружил люк, которого раньше не замечал. Из люка вниз вела лестница.

Первые шаги он делал еще в неверном свете свечей. Пониже горела матовая лампочка, и он начал осторожно ступать по ступенькам. Вдалеке доносились глухие голоса. Он пошел на неясные звуки, добрался до узкого коридора и тут разобрал слова: