Наталья Соколова - Захвати с собой улыбку на дорогу

Ученик по-прежнему состоял при Звере. И по-прежнему Зверь говорил своим твердым металлическим голосом, чисто и правильно, как иностранец: "Поскольку дядя заболел, надо тебе уйти сегодня раньше". Ученик имел удивительное, просто катастрофическое количество родственников разных степеней, и все были склонны к внезапным опасным для жизни заболеваниям. "Да, иди", - говорил Зверь и вздыхал. Может быть, потому, что скучал, когда оставался один. А может быть, просто по техническим причинам. И Ученик уходил, насвистывая, сунув руки в карманы брюк и бренча мелочью.

Теперь он уже не воровал яблок из чужих садов. Но некоторым отцам (а также, по слухам, и мужьям) не мешало шепнуть, чтобы они накрепко запирали все двери и окна.

А то как бы птичка не улетела из клетки, когда послышится знакомый свист из глухих садовых зарослей, из густой, сырой, слепившейся листвы... Впрочем, полно, можно ли наглухо, накрепко запереть молодую девушку? Кажется, это даже в сказке невозможно.

Человек любил Ученика. Человек знал цену Ученику. Это была ослепительно яркая, дерзкая звездочка, которой предстояло разгореться и стать звездой цервой величины. Но Ученику не хватало усидчивости, серьезности, основательности. Ах, какие у него были шатучие ноги, у этого длинного парня, какие жадные завидущие глаза по части всяких удовольствий и развлечений, какие загребущие руки и какая луженая глотка!

Человек ругал Ученика, как умел, - коротко, скупыми словами, хмурясь, огорченно пожимая плечами. А когда тот уходил, Человек чуть улыбался. Молодость, что поделаешь.

Годы, когда хочется бродить до рассвета по ночным улицам родного города. Когда запахи порта манят и волнуют, а рассыпчатый женский смех где-то за углом дома отдается во всем теле... Правда, развлечения Ученика, вероятно, носили более осязаемый и конкретный характер, но Человек мерил по себе, исходил из опыта собственной юности.

Когда случилось несчастье, Ученик был первым, кто спустился на парашюте в горный район и среди острых базальтовых пиков и длинных языков каменных осыпей разыскал обессилевшего Зверя. Он бинтовал голову Человека, уложив ее к себе на колени, бережно и ловко кладя витки, и ругался последними словами, бессвязно, но крайне энергично:

- К чертям... сто раз говорил... аварийный запас. Нет, нельзя перегружать! Идиотство. Чистой воды кретинизм! Стариковские капризы! Под землю должен ходить я. Почему вы не пускаете меня под землю? Вам же сто лет в обед, у вас миозит... сосуды...

Обычной иронической улыбки не было на его губах, губы кривились, дрожали, и слезы, самые настоящие слезы одна за другой ползли по щекам, скатывались на острый подбородок.

В день триумфа Ученик сам вел Зверя по городу, очень беспокоясь, как он это перенесет (Зверь не был приспособлен для длительных наземных переходов). А через десять дней вместе с учителем и его ближайшими сотрудниками присутствовал на шикарном обеде, который давал в своем особняке президент академии Наук и Искусств, большой любитель хорошей кухни и коллекционных заграничных вин.

На обед приехал первый министр - правда, с опозданием.

Строго и элегантно одетый, он сидел недалеко от Человека и, наклонив удлиненную лысеющую голову, говорил со своей соседкой, красивой, сильно оголенной актрисой, о "Весне священной", о жестких политональных гармониях и изысканной оркестровке раннего Стравинского. Она явно ничего не понимала и улыбалась заученной улыбкой, выставляя очень белые плечи и очень белую грудь, чуть прикрытую клочком черного бархата.

После устриц первый министр встал и провозгласил тост.

- Пью за избранных, за соль земли, за аристократию духа. Пью за людей первого ранга - они первенствуют не потому, что хотят этого, а потому, что существуют. Быть вторыми они не вольны.

Президент академии, сохраняя любезную улыбку на лице, поднял брови. Ого! Никогда еще премьер не высказывался с такой откровенностью - пусть даже на закрытом банкете.

Надо так понимать, что он переходит в наступленье?

- Глубокая трагедия нашего века, - продолжал первый министр, не повышая голоса, оглядывая сидящих умными, холодными глазами, - социальная его трагедия не в том, что существуют неравные права людей. Нет, она в том, что существуют притязания на равные права. Нельзя назначить моего шофера Создателем Зверя, Создателем Зверя надо родиться. - Он поднял высокий узкий бокал, оплетя его тонкую ножку своими узкими гибкими пальцами. - Пью за человека номер один в технике, сумевшего превзойти всех других наших крупнейших...

Чей-то услужливый голос уже подхватил:

- И за человека номер один в политике, сумевшего превзойти...

- Не вижу здесь аналогии, - министр улыбнулся и поднес бокал к губам.

"Да, он переходит в наступленье", - подумал президент академии, но на лице его, полном, чисто выбритом, холеном, не отразилось ничего, оно по-прежнему сохраняло то простодушно-озабоченное, хлопотливое выражение, какое положено хозяину дома, которого больше всего на свете интересует в настоящий момент успех его черепахового супа.

Человек слушал, нагнув голову, теребя правой рукой бородку. Когда министр кончил, он, с минуту помедлив, взял бокал и выпил шампанское. Потом посмотрел в дальний конец стола, туда, где, заслоненный очень белыми плечами женщин, затиснутый массивными золотыми погонами военных из свиты премьера, сидел Ученик. Перед ним стоял нетронутый бокал с шампанским.

Их взгляды встретились.

Выпив шампанское, первый министр вытер губы салфеткой, отбросил ее и сказал еще несколько слов:

- Метеосводки говорят: господствующие ветры в нaшeй стране дуют с Юго-Запада. Так было в восемнадцатом, девятнадцатом веках, так осталось в двадцатом. Лгут метеосводки! - Голос его стал настороженным. - Ветер дует с Востока - вот уж скоро пятьдесят лет, как это так! Опасный, иссушающий ветер - ветер революции. Он несет тучи пыли... мутит незрелые умы... мешает нам управлять событиями. Наш барометр не может стоять на "ясно", пока дует ветер с Востока. - И закончил: - Не верьте метеосводкам, политические сводки точнее прогнозируют погоду.

Первой начала аплодировать почти голая актриса, красиво подняв глаза к лепному потолку, за ней остальные. И хозяин дома похлопывал одной пухлой ладонью о другую, одобрительно кивая головой и не забывая приглядывать, чтобы подавали вина в нужном порядке. Все шло как положено.

Домой они возвращались вдвоем - Ученик и тот, кто его выучил. Шли дальним, кружным путем, по бульварам, что протянулись ломаной линией над портом - Человек сказал, что у него болит голова, хочется пройтись. Низкое серое влажное небо, клубящееся, как дым над битвой, неспокойное, нависало над городом, волочилось брюхом по крышам. Доки и элеваторы внизу были подернуты легким предвечерним туманом, точно их прикрыли полой прозрачного пластикового дождевика; там уже зажигались первые огни.