Дмитрий Биленкин - Знамение (Двое и знак)

"Абсурд, абсурд! Да стоит мне стереть эту формулу... Да накрой нас сейчас обвал... Настоящее как угодно может изменить будущее! Оно чистый лист, который ничего не стоит перечеркнуть какой-нибудь бомбой... Хотя Луна и в этом случае аккуратно, как должно, затмит Солнце. Да, но и по Луне можно так шарахнуть... Значит, будущее тем неопределенней, чем мощнее цивилизация?! А когда люди овладеют временем, тогда и прошлое станет изменчивым? Не может того быть, не может, это же всем нелепостям нелепость!"

Но вот она, формула, перед глазами... Свихнуться можно!

- Свихнуться можно... - потерянно прошептал Апеков. - Это же...

- А что? - не понял Саша. - Все путем. Мы в прошлое смотрим, а они туда уже ездят. Это как с планетами было... Точно! Вот здорово, аж завидки берут... Наверное, они из двадцать первого века?

Апеков едва подавил нервный смех.

- Нет, - сказал он, прокашлявшись. - О двадцать первом веке и думать нечего.

- Почему?

- Потому! Это же фантастика, фантастика! Вне науки, вне представлений...

- Ну и хорошо, что фантастика! Она же кругом сбывается. Космос там, голография всякая... А тут нам еще знак дан: мол, идите, не трусьте. Двадцать первый век, точно! А может, быстрее? Эх, заживем...

Апеков уставился на Сашу, пытаясь найти если не след той жути, которая ознобом пронизывала его самого, то хотя бы легкую оторопь перед грозным знамением иных времен. Но ничего этого уже не было. Удивление прошло, Сашино лицо теперь горело мальчишеским восторгом, а в бросаемом на формулу взгляде был тот деловитый прищур, с каким одаренный подросток пытливо и восхищенно изучает попавший в его руки образец высокого ремесла. Сейчас поплюет в ладони и... Какие сомнения, какие страхи? Все достижимо, "все путем"...

Эта безмятежная деловитость доконала Апекова.

"Эх, дите, дите, - подумал он с сожалением и тоской. - Самонадеянное дите века... Не била тебя жизнь, как нас, будущее пока не обманывало, и экологические порожки впереди - да только ли они? - будто не для твоего уха гремят... Слепец ты еще..."

- Так, - прервал его мысли Саша. - В Вихрево до закрытия почты еще поспеем, а не поспеем, я начальника из постели выну. Как вы считаете, академики скоро разберутся в формуле? Года им хватит?

- Нет, - с внезапным, его самого удивившим торжеством отрезал Апеков. Этого не будет ни через год, ни позже. Никто не разберется, потому что никто разбираться не станет. Понял?

Нет, Саша ничего не понял, только моргнул, и, глядя в эти широко, беззащитно, в удивлении распахнутые глаза, Алеков добавил:

- Так будет, неизбежно. Все ученые - все до единого, слышишь? отрицают возможность путешествий во времени, так как оно нарушает краеугольный закон причинно-следственной жизни. Ведет к абсурду - да, да! Попал человек в прошлое и, допустим, случайно убил своего деда. Бред же, бессмыслица, катастрофа!

- Да как же абсурд, когда он... когда вот... И зачем кому-то кого-то убивать?!

- Подожди, подожди... Все так думают, как я сказал, все! И это главное. То, что мы с тобой теперь знаем, ничего не меняет. Ни-че-го! Кто нам поверит? Формула?.. Неизвестно чего формула, ах, не в этом дело! Я во все это только потому поверил, что сам, своими руками, несомненно... Сам! А теперь, приведи я сюда любого - да, любого! - специалиста, он глянет и скажет: "Послушайте, вас кто-то зло разыграл. Написал какую-то абракадабру, замазал глиной, а вы..." Так будет, так скажут. Ведь доказательств, что это не вчера написано, никаких! То есть ни малейших! Нет метода такой датировки, не существует. И все. И точка... Кто же поверит в невозможное! В лучшем случае нас сочтут доверчивыми простаками, в худшем - мистификаторами. Ничто не поможет. Стена!

Апеков говорил, говорил поспешно, словно от чего-то освобождаясь, в исступлении даже, и, пока он говорил, горячее Сашино изумление сменилось растерянностью, столь не свойственной его лицу, что оно сделалось глуповатым. И, видя это, Апеков все более чувствовал в себе уверенность хирурга, который обязан довершить болезненную ампутацию, чего бы она ни стоила ему самому.

- И ведь тот, из будущего, наверняка все это предусмотрел, - закончил он в каком-то болезненном восторге самоотречения. - Знал, знал, что, если кто раньше времени обнаружит его сигнал, тому не поверят, потому и послал сигнал открытым текстом. Они там хоро-о-ошие психологи!

- Но как же это? - вскричал Саша. - Вас же знают, меня знают, как могут нам не поверить?! Это нечестно, нечестно!

- Это очень даже честно и очень даже правильно, - непререкаемо, все с тем же восторгом самоуничижения возразил Апеков. - Поверь наука клятвам, ей немедленно пришлось бы признать чертей, ангелов, бога, ибо сотни, тысячи честных верующих тотчас поклялись бы, что видели их собственными глазами. Не-ет, в поисках истины наука обязана быть беспощадной, в этом ее сила и долг. Долг!

- Значит, мы... я...

Саша осекся. Похоже, до него только теперь дошло, кого в первую очередь заподозрят в мистификации. Онемев, он смотрел на Апекова, смотрел так, словно ему ни за что ни про что дали оплеуху, на которую и ответить нельзя, потому что обидчик, выходит, по всем статьям прав и к тому же бестелесен, как всякое людское мнение.

Но тягостное оцепенение длилось недолго. Саша подобрался, его глаза обрели сухой, жесткий блеск.

- Ясно, - сказал он беззвучно. - Ясно. Побоку, значит...

Апеков отвел взгляд.

Оба посмотрели туда, где на темном камне алели размашистые символы иного века, которые так странно и чуждо - или, наоборот, трагично? соседствовали с отпечатком беспалой руки, бегущими антилопами, летящей стрелой. Чья это была рука? Почему так тороплив разбег знаков формулы? Чего боялся пишущий? Вернулся ли он в свой век, сгинул в палеолите или он ни здесь, ни там? Что открыла людям победа над временем, какое страшное, пронзительное видение дало, какую безмерную и тягчайшую власть? Безнадежно было спрашивать, безнадежно было отвечать: человек знает только то, что знает его время, а чего люди этого времени не знают, чего они не готовы принять, того и не существует, даже если этим полнится мир, как он полнится будущим, близким и бесконечно далеким.

Слово было сказано...

Чувствуя себя вымотанным и опустошенным, Апеков встал, сгреб ошметок глины и аккуратным движением размазал его поверх знаков формулы. Он все гуще клал слой за слоем, и ему казалось, что он слышит мысленный Сашин вскрик; он и сам содрогался, но продолжал тщательно замазывать то, что не было предназначено его веку, не совмещалось с ним, а только сулило недоверие и насмешки. "Да в них ли дело? - думал он уже без волнения. - Не свое будущее я оберегаю и не Сашино; даже не историю, чей ход не может поколебать и такое знамение; в защите нуждается тот, кто сквозь время послал этот сигнал бедствия, и другого выхода нет. Ведь, растрезвонь мы о формуле, оставь все открытым, и среди хлынувших сюда, среди жаждущих сенсаций может найтись подонок, который все сколупнет, обезобразит, - и не на такое поднималась рука! Тогда послание не достигнет тех, кому оно предназначено, и человек пропадет. Значит, всему свое время и все должно идти своим чередом..."