Владимир Рыбин - Симбиоз

- Робот Нины по-прежнему молчит? - в свою очередь, спросил Брянов.

- Молчит.

- Значит, непосредственной опасности пока нет.

- А если робот как-нибудь нейтрализован?

- Он бы успел подать сигнал бедствия. В любом случае успел бы.

- Вы что же - висите и ждете?

- Ведем переговоры с птицами.

- Ну и как? - В голосе Большакова была ирония.

- Узнаем, сообщим, - ответил Брянов и демонстративно отвернулся от экрана связи с звездолетом.

Робот между тем расспрашивал о ззумах. Это были те самые четырехлапые черные жуки, которых космолетчики случайно увидели утром. Жуки пеленают умерших аев в коконы, а потом за этими коконами приползают уххи. На вопрос, почему ззумы выполняют эту работу, последовал ответ, что они боятся уххов и служат им.

А время шло. Солнце поднималось все выше, нагревая воздух над поляной. Переговариваясь, робот медленно переполз в тень леса, что, впрочем, не вызвало беспокойства аев. Похоже было, что они вообще ничего не опасались, рассказывали о себе, о ззумах с подкупающей откровенностью. И ничего сами не спрашивали. Тогда робот задал прямой вопрос: не видели ли они, куда делся вышедший из аппарата человек? Спрашивал он это долго, объясняя и так и этак, стараясь, чтобы его правильно поняли.

Слушая эти монотонные пересвисты, Брянов оглядывал полиэкран. Все на нем было без изменений: сверкающая в солнечных лучах жесткая гребенка леса, порхающие птицы-мотыльки, поле, поросшее жесткой травой, испещренное воронками, взбугренное. И в то же время ему показалось, будто что-то изменилось на этом поле. Брянов еще и еще раз обежал глазами экранные клеточки и вдруг заметил, что один из холмиков вроде бы вырос в размерах, и трава на нем шевелилась, словно под ветром.

Вдруг этот холм раскололся, и из него вертикально вверх полоснуло слишком хорошо знакомое космолетчикам оранжевое пламя плазменного излучения. И вслед за этим сразу же, без паузы, зачастил сигнал бедствия.

Робот, разговаривавший с аями, бросился к вспучившемуся холму. Аи шарахнулись в другую сторону, в лес, расселись на ветках рядками, как зрители в театре, заинтересованно следили за происходящим. Похоже, их вовсе не пугало пламя, и страшились они только одного - пересекать невидимую черту, обозначенную линией воронок и холмов.

Пламя опадало медленно. Но еще до того, как оно опало, из холма поднялось что-то бесформенное и пошло к центру поля. С него ошметками опадала черная дернина. Скоро в нем можно было узнать робота. Белая паутина космами свалявшегося войлока опутывала его, свисала с излучателей и антенн, волочилась следом. На вытянутых манипуляторах он нес большой белый кокон. Второй робот подбежал к нему, ловко перехватил кокон, и они один за другим еще быстрей покатились к тому месту, где в нескольких метрах от поверхности помигивал желтый импульс, обозначавший конец нити.

"Вибрик" осел немного, когда оба робота повисли на нити, качнулся и медленно пошел вверх, втягивая в себя тяжелую ношу.

- Хочешь увести аппарат? - спросил Устьянцев, когда они поднялись уже на добрый километр.

- Потом вернемся, - ответил Брянов.

- Я бы не спешил. Выясним, что с Ниной...

- Спит Нина, спит в коконе. - Он кивнул на ее персональный пульт, где теперь светились все приборы, обозначая дыхание, температуру, давление крови.

- Слишком беспокойно спит. Кошмары. - Устьянцев, в свою очередь, кивнул на небольшой светившийся малиново прибор - психометр. - И понаблюдать надо бы за полем. Другого такого случая может не представиться.

Брянов поморщился и перевел аппарат в режим равновесия.

Через четверть часа в карантинной камере они разрезали упругую паутину кокона. Нина проснулась, и сразу резко подскочили все параметры ее организма: участилось дыхание, даже повысилась температура тела.

- Какой ужас! - вскрикнула Нина. - Они их едят!

- Кто? - спросил Брянов, удивляясь тому, что легкий скафандр Нины был совершенно цел и что облепленные паутинной слизью легкие антенны переговорных устройств работали исправно.

Роботы хлопотали над анализами паутинной ткани, слизи, воздуха в камере, а Брянов тщетно пытался оттереть прозрачный пластик шлема, чтобы увидеть наконец лицо Нины.

- Кто кого ест? - переспросил он.

- Ззумы... аев, - с отвращением выдохнула Нина.

- Уххи?..

- Нет никаких уххов, совсем нет. Это выдумка.

- Чья? - усмехнулся Брянов. Он не испытывал никакой тревоги, а необычные названия - аи, ззумы, уххи - его просто забавляли.

- Да этих же... людоедов.

- Людоедов?

- Как их еще назвать?!

- Все правильно, - сказал Брянов. - Обычный симбиоз. Одни организмы что-то дают другим и что-то берут от них.

- Это не симбиоз! - выкрикнула Нина. - Это обман!

- Успокойся. - Брянов погладил ее по плечу. - Все изучим, во всем разберемся.

- Нет, тут надо вмешаться.

- Вмешаться? Во что?

- В их... взаимоотношения.

- Так сразу и вмешаться...

Он наконец отчистил шлем и увидел глаза Нины - большие, почти безумные. И впервые забеспокоился, но как-то странно - тяжело, мучительно, словно сквозь сон.

- Почему ты ушла из "вибрика", оставив все открытым? - спросил он. - Куда ты шла?.. Можешь объяснить?..

- Могу, - нехотя отозвалась Нина и надолго замолчала.

Брянов терпеливо ждал. Постукивали роботы, торопясь выполнить многочисленные свои дела. Часто пульсирующе гудел "вибрик", нейтрализуя гравитацию.

- Могу, - повторила она. - Эта... похожая на Сонечку... просила отнести ее в лес... Она так плакала...

- Ну и что?!

Брянов хотел сказать, что это не объяснение, что его интересуют не внешние причины, а мотивы противоестественных для космолетчика поступков.

- А ты бы не пожалел? - опередила его Нина. - Ты бы не пожалел, когда плачет и говорит, что если останется на поле днем, то ее заберут уххи? Разве мы совсем растеряли доброту - основную человеческую добродетель? Разве недоброжелательство - первая заповедь космолетчика?..

- Но нельзя при этом нарушать порядок, рисковать...

- Я ничем не рисковала.

- Рисковала. И не только собой.

- Но ведь все обошлось...

- Это еще неизвестно. Мы недостаточно знаем планету. "Вибрику" теперь предстоит карантин.

- Ты боишься одиночества? - игриво спросила она. - Даже со мной?..

- Мы не каждый по себе, - перебил он ее. - Мы единый организм, и никто из нас не вправе без общего согласия рисковать даже самим собой.

- Если будем согласовывать каждое свое желание, мы обречем население звездолета на вымирание.

- Не преувеличивай, - сказал Брянов. - Благодушие, как видно, главная зараза этой планеты. Это оно в тебе говорит.

- Почему же не говорит в тебе? Ты ведь тоже выходил из "вибрика"?

- Было это и у меня. Теперь поослабло. Теперь я начинаю понимать: на планете в нас парализуется чувство опасности. К счастью, это, как видно, проходит...