Наталья Галкина - Пишите письма

– Мне плохо, – отвечала я. – Это оттого, что я забыла очки.

Я уснула – или потеряла сознание.

Но снилось мне.

Вот иду я, иду, спешу, с толстой сумкой на ремне пересекаю отсеки квартирного города, все получат свою корреспонденцию, даже плясать не придется, Аб, Абаза, Абаканов, Аствацатуров и Авьерино, Абдурахманов, Аблесимов и Аввад, группа Акимовых, всегдашние компании Александровых, Алексеевых и Андреевых, одинокий Амантов, редко утруждающие почтальона Балахмут с Балаяном, незнакомые друг с другом Беккеры, оба Благовещенских, два Валдая, а также Валдайцев и Валдайский, все Васильевы, Войно-Оранский, Горовой-Шолтан, Джанелидзе, Горбатов-Калика, Гедройц-Юраго, Георгиади и Георгенберг, Дзен и Дешалыто, Докукин и Докучаев, Девлет-Кильдеев и Доппельмайер – все до одного.

Раскладываю конверты по ящикам почтовым и время от времени читаю, хоть и нельзя, чужие открытки. Некто Абалаков пишет Косоурову: “Я теперь пытаюсь понять, на какой высоте наблюдаем мы в горах феномен 73° северной широты”. Чего только не пишут друг другу люди. На сей раз я пошла разносить письма к ночи, и, чтобы подбодрить себя, пою негромко на пустынной гулкой лестнице: “Уж полночь близится, а Германна все нет”.

– Какого Германа? – спрашивает поднимающийся бесшумно по ступеням коротко стриженный седой человек в спортивных тапочках и тренировочном костюме. – Уж не Германа ли Герасимовича с третьего этажа?

– Как какого? Минковского.

Он садится на ступеньку, зайдясь смехом, мой ответ его сразил.

– Откуда вы знаете про Минковского?

– Мне вчера Студенников рассказал.

– Кто такой Студенников?

– Адресат из переулка.

– Так и я адресат, – говорит ночной бегун, подымаясь, – отдайте мне мою открытку, мне лень ящик отпирать. Я Косоуров.

Тут я узнаю глаза человека, встреченного в детстве в Пулкове. Осознав в полудреме, что мне снится момент давно прошедшей яви, провалилась я в другие слои снов, чтобы вынырнуть в “лифте”, комнатке с горсточку, где в большое оконное стекло бьется черная бабочка с белыми цифрами на крыльях, в маленькой комнате под лестницей с наклонным потолком, полками книг, упирающимися в потолочные закрытые шкафчики. В пишущей машинке белел лист бумаги. Я положила свою сумку с письмами на пол, села за стол, нажала наобум святых (или – зная, что творю?) “пуск” на пульте, ушли в стены книжные стеллажи, откинулось дно у шкафчиков над головою, спустились на телескопических направляющих, позвякивая, реторты, колбы, змеевики, гибкие шланги, и очутилась я в клетке химической (алхимической?!) лаборатории, дыхание захватило, мне казалось, я вращаюсь в цирковой летающей тарелке, подобной подкупольному волчку, одновременно падая на арену так, что смещалось во мне все, словно забыла я раскрыть парашют; незнамо зачем, одурев, напечатала я на машинке год, число и название города – и открыла глаза.

– Я уже хотел “скорую” вызывать, – произнес стоящий надо мною сын Косоурова.

Кухня не крутилась, голова не болела.

– Сколько я спала?

– Минут двадцать. Я думал, вы без сознания.

Он был совершенно счастлив, что незнакомая трехнутая тетенька не изволила невзначай подохнуть у него на кухне.

Я напомнила ему об обещании показать кабинет отца. Он посмотрел на меня с сомнением.

– Я вас долго не задержу, – заверила я. – И со мной уже все в порядке.

У двери “лифта” он заявил, что на улицу меня проводит, вот только переоденется.

Теперь я стояла в приснившейся мне комнатенке с наклонным потолком – в окружении немо осуждающих книг – перед провокатором-листом, заправленным в старинную пишущую машинку.

Справа от пишущей машинки поблескивали лампочки пульта управления, слева лежала желтая открытка без картинки – от Абалакова.

Я села за стол, нажала “пуск”.

Как во сне, смотрела я на уходящие в стену книжные полки, падающие сверху шланги, спускающиеся сосуды. Как во сне моем, сидела я в сердцевине невеликой алхимической башни, глядя на возникающие голубые и белые кристаллы, слушая бульканье пузырьков воздуха в мерцающей воде. В круговерти падающего невесть куда “лифта” немеющими звенящими пальцами напечатала я на машинке: “14 ноября 1962 года, Ленинград”. И зажмурилась.

Сознания я не теряла, не падала, не отключалась, но словно меня не было вовсе, а потом я опять возникла.

Книги были на месте.

На полу лежала сумка почтальона.

Я подняла ее и пошла прочь.

Квартира была пуста, коридор темен. Я открыла французский замок, вышла на лестницу, захлопнула дверь, спустилась вниз.

На улице было пронзительно светло, отчужденно светло, и шел снег.

Он засыпал дороги, заваливал скаты крыш, обелял пересекающий Азиопу Пулковский меридиан, камуфлировал Ленинград образца 1962 года.

Я шла по снегу в осенних туфлях, мне было девятнадцать лет, я сдала сессию и уже успела разнести письма, – кроме одного.

Мело, мело по всей земле, веселой свежей метелью заметало мир.

Мне встретился идущий на этюды Леня Г., звезда левинского кружка рисования.

– Инн, привет. О! Что у тебя за авантажный прикид! Прям Монпарнас. Какая шапочка-беретка! Где только надыбала? Надо твой портрет написать. А сумка-то, сумка почтальона. Мечта. “Кто стучится в дверь моя? Видишь, дома нет никто. – Это я, твоя жена. – Заходи по одному”.

Немного поплутав в двух каре дворов, соединенных арками друг с другом и с меридианом, отыскала я парадную, дверь мансарды, позвонила (зв?нок был голосок звонка, грустен, как ямщицкий колокольчик из романса), и мне открыл адресат – Студенников В. В.

Был он худощавый, высокий, смуглый, в светлой рубашке с расстегнутым воротом, ни на кого не похож.

Я достала его письмо, уронила.

Мы наклонились за конвертом одновременно, одновременно, как в танце, выпрямились, но конверт он схватил раньше меня.

– Вы новый почтальон?

– Немножко новый.

У него дрогнула бровь.

– Совсем чуть-чуть? Что вы там шепчете?

– А я, когда нервничаю, складываю нескладушки из фамилий адресатов. Например, по алфавиту: “Аб, Абаза, Абаканов, Апре, Акте, Азуф”.

Он рассмеялся.

– Еще пару строчек, пожалуйста.

– Аблесимов, Абарбанель, Амантов, Аль, Аббад, – отвечала я.

Дверь захлопнулась, я стояла перед дверью и слушала его уходящие шаги, а потом долго, бесконечно долго спускалась по лестнице.

Вакс, Вовси, Вовкушевский,Вовк-Курилех,Варзар, Вайнштейн, Варламов,Вертиполох.Пересечь двор, обернуться перед аркой.

На последнем этаже маячило в окне белое пятно его рубашки: он смотрел мне вслед.