Яна Завацкая - Белый Всадник

Но и Виктор с Аркадием изменили обычный свой облик, и они напоминали сейчас королевских мушкетеров, благородством и доблестью романтических времен блистали их лица и осанка. Виктор же выглядел просто красавцем со своим правильным тонким лицом и кудрями цвета воронова крыла. Таня подумала, что Виктор - единственный из них, кто по-настоящему, классически красив. Несколько хрупок, разве что. Впрочем, и другие ей нравились.

- Поверьте, друзья, - медленно сказал Дан,- На западе будет легче. Кроме того, я сам буду там.

- Во время праздника?- воскликнул Аркадий.

- Я думаю, что нам не придется быть на празднике,- сказал Дан.

- Граф, я не перенесу этого разочарования,- предупредил Аркадий.

- Ну полно, Кашка, - возразил Виктор,- Ночь на свежем воздухе...

- Физические упражнения, - добавил Дан.

Кашка пробормотал длинную фразу на языке, который Тане показался немецким.

- Извольте говорить по-русски, барон,- спокойно сказал Дан,- Кроме того, прекратите это нелепое обсуждение. У нас гости.

- Возможно, не совсем обычные гости, - вставил Виктор.

- Тем не менее.

Таня быстро посмотрела на всех троих. В них снова произошла перемена. Это были снова наши, обычные советские ребята, начисто лишенные признаков мелкобуржуазного псевдоромантического благородства. Ничем они не напоминали мушкетеров. Но если Виктор все же сохранил свою утонченную красоту, если Кашка сверкал бы в любой толпе, как рыжее солнышко, то Дан мгновенно утратил все внешнее очарование. Теперь он казался просто бледным, некрасивым недорослем, с торчащим носом и неинтересным выражением лица. Только светлые спокойные глаза по-прежнему придавали ему некоторую привлекательность.

- Вы, Таня, не огорчайтесь,- Виктор налил в свою кружку молока.- Молочка хотите? Экзамен - это всегда лотерея, от ваших личных качеств он практически не зависит.

Незадачливая абитуриентка вздохнула. Истинная причина ее неудач заключалась в следующем. Таня умела врать, и при случае отлично это делала - устно. Но никогда в жизни, ни разу, не могла она хоть слово лжи написать на бумаге. И не только ложь - непродуманную, непрочувствованную чужую мысль не могла она выдавить из себя. Просто физически не получалось: деревенела рука, слова не выходили. Что-то вроде письменного заикания.

- Я никогда не научусь писать сочинения, - сказала Таня.

- А на какую тему писали?- поинтересовался Дан.

- Горе от ума. Мне так нравится эта вещь, и Грибоедов сам - он такой был человек замечательный... Даже стыдно, что я за него банан получила.

- А за что двойка?- спросил Кашка,- на апелляцию надо было подать.

Таня махнула рукой.

- Да я ходила. Ошибок у меня нет, то есть есть одна запятая лишняя, и все... Сказали, что содержание не годится. Она говорит: вы такую чушь написали, еще и на апелляцию идете.

- Да что там можно такого написать?- удивился Кашка.- Там же все ясно: Фамусов с этим... Скалозубом - ретрограды и крепостники, Чацкий - прогрессивная личность, Молчалин...

- Ну, я написала, что... В общем, если я представляю, что оказалась в том месте, среди тех людей, вполне возможно, я бы все восприняла совсем иначе. Это мы знаем, что Фамусов со Скалозубом такие плохие, а там, в той реальности - за ними сила и власть, они - столпы общества. Поэтому Чацкий им и доказывал, метал бисер. А Молчалин тоже... Мне, например, такие люди не нравятся, но вообще-то они многим нравятся и в жизни преуспевают. Это ведь и сейчас так. И наверное, это не так уж плохо, когда человек старается всем угождать. -- А конкурс большой был? - спросил Виктор сочувственно. -- Два с половиной человека на место... -- Тогда неудивительно, - сказал Кашка, - Вы же не из нашего города... Кстати, может, на ты перейдем?

- Конечно, - сказала Таня. По правде говоря, ее еще ни разу в жизни на "вы" и не называли, если не считать института.

- Нам тоже можно?- поинтересовался Виктор. Таня смутилась. Честно говоря, ей было неловко обращаться так фамильярно к новым знакомым. Они были значительно старше ее, по-видимому, да и вообще явно принадлежали к миру взрослых, в котором Таня, покинув детство, чувствовала еще себя совершенно чужой. К миру учителей, родителей, экзаменаторов, а отнюдь не товарищей. Кашка, по крайней мере, держался настолько просто, что, хотя и глядя на него снизу вверх, Таня могла бы назвать его "ты". Но что касается Виктора и, особенно, Дана...

- Конечно, называйте меня на "ты",- чистосердечно сказала Таня.- Но я... я не знаю. Я, честно говоря, боюсь.

Три пары глаз, устремленных на нее, заблестели улыбкой.

- Правда, Кашка в дурном настроении бывает страшен,- сказал Дан,- Как яблоко в компоте. Но в целом мы вовсе не опасны. Так что,- он протянул Тане поверх стола узкую бледную ладонь.- Не бойся, сестренка.

Таня, неловко улыбаясь, сжала протянутую ей руку.

Квартира оказалась двухкомнатной, и вторая комната, так же, как и большая, до потолка забитая книгами, была после обеда предоставлена Тане.

Виктор же отправился в большую комнату, и оттуда донеслись вскоре пиликающие монотонные звуки. Виктор был, точно, музыкант, скрипач.

Тане было предложено выбрать для чтения любую книгу. Но это было не просто сделать, ибо хотелось прочитать сразу всё. Наконец Таня с глубоким вздохом потянула с полки "Эликсиры Сатаны", издание этого гофмановского произведения было еще дореволюционное, в старой орфографии. Но для Тани это не представляло трудности.

С "Эликсирами Сатаны" Таня удалилась в комнату и читала до ужина, забыв обо всем на свете. На ужин были гренки с зеленым горошком и чай. Свою порцию гренок вкупе с сырым яйцом получил также Баярд. Поев, он принес из коридора и положил на колени Кашке тонкий веревочный поводок. "Сейчас, сейчас,"- сказал Кашка со вздохом и встал, дожевывая печенье на ходу. Он отправился гулять с собакой, Дан же помог Виктору и Тане убрать кухню. Не было уже никаких неловкостей, неизбежно возникающих, когда малознакомые люди работают вместе. Уборка совершалась как бы сама собой, и так же легко тек разговор. Потом все перешли в гостиную, где мягкий вечерний свет разливался в воздухе, окрашиваясь зеленым и желтоватым. Виктор взял скрипку и принялся настраивать.

- Что же сыграть?- спросил он изменившимся суховатым голосом, обращаясь к Дану.

- Что-нибудь красивое, Вик, - ласково сказал Дан. Он сидел глубоко и покойно в кресле, закинув ногу за ногу. Таня снова осознала, уже без удивления, как странно все, что она видит здесь. Обстановка, сладковатый нежный запах, тишина, словно это не был обычный панельный дом из материалов, являющихся, как известно, лучшим проводником звука. Люди, жившие здесь... казалось, сквозь них просвечивал иной, более светлый и ласковый мир. Даже внешне они были так необычны - свет играл на их лицах. Виктор был теперь в черных брюках и такой же рубашке с высоким стоячим воротом, но без рукавов. Руки его, темные и неожиданно мускулистые, крепко и нежно сжимали инструмент, и смычок нервно вздрагивал уже в длинных легких пальцах. Таня перевела взгляд на Дана. Тот был в голубых джинсах и светло-серой рубашке навыпуск. На лице его царило выражение безграничного покоя. Безмятежность... Но Таня больше ничего не успела подумать. Виктор негромко сказал: "Шуберт",- и начал играть. Звенящие чистые звуки в свободном падении в пропасть - легкая мелодия закружилась в воздухе, затуманив голову.