Владимир Бабула - Пульс бесконечности

«Я напишу об этом, обязательно напишу. Не рассказ, а чистую правду», — думал я, когда Пегас подвел меня к столу с целым рядом небольших кинескопов и повернул выключатель.

— Смотрите внимательно! Первый экран налево: вид на Мальтезскую площадь. Маленькую телекамеру я спрятал в слуховом окошке Ностицова дворца. Второй экран: общий вид на Ностицову улицу. Третий экран: вид на тротуар напротив нашего дома. Любопытно, не правда ли? Смотрите: с Мальтезской площади свернул на нашу улицу юноша, эта девушка определенно ждет его. Теперь приготовьтесь, редактор, — повысил голос Пегас. — я немножко займусь этим юношей. Он выполнит мой приказ, как выполняет Ферда там, наверху.

Доктор повернул какие-то рычажки. Над вашей головой послышалось тихое гудение. На четвертом экране появилось улыбающееся лицо юноши.

Пегас опустил мне руку на плечо.

— Готов спорить с вами, что как только этот парень очутится перед нашим домом, он схватится за голову, растерянно оглянется кругом и пристально посмотрит на нашу крышу. Испуганная девушка подбежит к нему, и вдруг ни с того ни с сего, сделает ему поклон…

Все произошло именно так. Я рассмеялся.

— Как вам это удалось?

Пегас глубоко вздохнул и выпрямился, подчеркивая важность момента.

— Я обладаю способностью действовать на расстоянии на человеческий мозг. Я уже на правильном пути, но это лишь начало моей работы.

— А что же в конце? Для чего вы все это делаете? Неужели хотите внушать людям свои мысли?

— Смотря как это понимать. Я хочу внушить людям мысли, но не свои…

Пегас собрался было продолжить свои объяснения, но я его перебил:

— Если вы рассказали мне так много, то, может, не откажетесь объяснить, каким образом вы действуете на мозг человека?

— И это я вам открою. Вы знаете этот прибор? — показал он в угол лаборатории.

— По-моему, обычный энцефалограф, — сказал я, бросив взгляд на изображение мозга, светившееся на экране большого кинескопа.

— Превосходно. Итак, вам известно, что энцефалограф представляет собой нечто вроде телевизора мозга. Впрочем, это не обычный энцефалограф. Он не только исследует биотоки в коре головного мозга, он помогает мне одновременно читать мысли. Хотите испробовать на себе?

Я кивнул головой. Пегас надел мне на голову какой-то шлем со множеством электродов. Изображение мозга на кинескопе замерцало. Пегас погасил свет.

— Подумайте сосредоточенно о чем-нибудь определенном, о чем-нибудь определенном, — повторял доктор.

«Перпетуум-мобиле, перпетуум-мобиле», — твердил я мысленно. Изображение мозга на экране запульсировало еще сильнее.

Пегас внимательно изучал кривую на ленте.

— Вы думаете, что я сумасшедший? — спросил он укоризненно.

— Ни в коем случае, — завертел я головой, — я думаю, что вы гений…

— Возможно, — заколебался Пегас. — Безумцу недалеко до гения, редактор. Или наоборот. Но свет на экране выдает вашу ложь.

Разноцветные светящиеся точки на изображении мозга действительно в одном месте засверкали, точно реклама, состоящая из постепенно зажигающихся лампочек.

— Прощаю вам, — проговорил снисходительно Пегас, — Главное, я рад, что сумел вас убедить. Мой энцефалограф с легкостью фиксирует не только ту область мозга, которая в данный момент находится в возбуждении, но и раскрывает приблизительно содержание мыслей. Надеюсь, вы уже этому верите. Опыт закончен, — добавил он сухо, снял с меня шлем и включил свет.

Я был искренне рад, что все уже позади.

— Мне все еще неясна связь вашего энцефалографа с вашими опытами на живых людях. Кстати, отдаете ли вы себе отчет, что подобные опыты просто незаконны?

— Ах, редактор, редактор, я считал вас умнее! Не напрасно же я все храню в строгой тайне! А что касается моего энцефалографа, то я действую совсем иначе, чем он. Я иду обратным путем. Я ищу закономерности возникновения биотоков в коре головного мозга и способ действовать на них извне. Как видите, мне это удается…

Слова Пегаса меня разозлили.

— И все-таки я должен вернуться к основному вопросу: зачем вы вообще это делаете? Или вы хотите стать неограниченным владыкой над всеми людьми?

Пегас внимательно посмотрел на меня.

— Не увлекайтесь, редактор. К чему громкие слова? Я хочу помочь человечеству, хочу его спасти. Не больше и не меньше.

— От чего спасти, скажите, пожалуйста?

— От войны, от кошмарной, гибельной для человечества войны.

Я хотел что-то сказать, но Пегас не дал себя перебить. Его горящий взгляд был устремлен сквозь бетонную стену куда-то в пространство. Тяжело дыша, он с жаром говорил, говорил… Я еще и сегодня помню каждое его слово, каждую интонацию его голоса.

— Вас, конечно, интересует, каким путем я этого намерен достигнуть. Я открыл определенный вид гравитационных волн, которыми можно управлять, посылая их в любом направлении и на любое расстояние. Эти волны могут влиять на биотоки головного мозга, то есть на мысли человека. В этом суть моего великого открытия. Сделав его, я вначале растерялся. Я даже сам испугался возможных последствий. И вот тут-то мне неожиданно пришла в голову блестящая идея.

Моя первая задача — навсегда изгладить из человеческого мозга всякие мысли о войне. И не только мысли, но и самые затаенные воспоминания, скрывающиеся где-либо в глубине подсознания. Просто-напросто изгладить их из памяти человечества.

— А будут ли ваши таинственные лучи действовать только на эту часть памяти? — перебил я его наконец.

— Вот к этому-то я и стремлюсь. К сожалению, опыты на живых людях связаны с большими трудностями.

— Но вы же не делаете подобные опыты на людях? — испугался я.

— Пока нет. Но скоро начну. Очень скоро, поверьте мне.

Меня точно окатила горячая полна. Лишь усилием воли я взял себя в руки.

— А чем вы, собственно, собираетесь заполнить образовавшиеся пробелы в памяти?

Я не узнавал собственного голоса. Пегас улыбнулся снисходительно.

— Волнуетесь? Мне понятно ваше волнение. Я сам вначале переживал подобный кризис. Видно, вы начинаете меня понимать. О пробелах в памяти я тоже подумал. Я заполню их тем лучшим, что было создано человечеством. Просто я запишу в очищенный человеческий мозг содержание библиотеки, которой вы только что восхищались наверху. И когда по всему свету разнесутся мои благотворные волны, каждый станет немножко Аристотелем. Платоном, Декартом или Гете и Достоевским. От каждого философа и классика литературы я возьму лучшее, самое благородное.

— А вы представляете, какая каша образуется по вашей милости в голове человека? И где ручательство, что вы, личность с ярко выраженными индивидуальными склонностями, выберете из культурного наследия человечества самое лучшее?