Энтони Бучер - Валаам

Машина остановилась еще раз.

— Вот не знал, что у тебя неладно со зрением, — едко заметил Акоста.

— Я думал, тебе нужно время, чтобы прийти к окончательному решению, осторожно сказал Мэллой.

— Все уже решено. Я ведь тебе говорил. И довольно об этом, Мул. Если минуты через две я не произнесу в микрофон свое проклятье, Фассбендер совсем взбесится.

Мул, не ответив, двинул машину вперед.

— Ты спрашивал, почему я стал священником? — вернулся к разговору Акоста. — Это в общем-то не вопрос. Гораздо труднее ответить, почему я не оставил эту профессию, для которой совсем не гожусь. Хочу признаться тебе — но только тебе, Мул, — что не обладаю ни смирением в душе, ни терпением, хотя и жажду этих качеств. Мне неспокойно, мне хочется чего-то более значительного, нежели банальные проблемы конгрегации или армейского подразделения. Иногда я чувствую, что нужно бросить все остальное и отдать силы совершенствованию своих экстрасенсорных способностей, что этот путь приведет меня к цели, которую я ищу, но по-прежнему не вижу. Однако и способности мои слишком непостоянны. Я знаю закон божий и люблю церковные ритуалы, но я плохой раввин, потому что…

Пузырь остановился в третий раз, и Мул Мэллой сказал:

— Потому что ты святой, — и прежде чем Акоста успел возразить, он продолжил: — Или пророк, если тебя больше устраивает, как высказался Фассбендер. И святые, и пророки бывают разные. Есть кроткие, смиренные, терпеливые, как Франциск Ассизский, Иов, Руфь — или женщины у вас не в счет?.. А есть огненосные слуги господни с неистовой силой разума и непреклонной верой, которые сотрясают историю избранников божьих; святые, которые пробились через грех к спасению, обладая лишь мощью своей веры, противостоящей гордыне Люцифера, но выкованной из того же звонкого металла.

— Мул!.. — ошарашенно произнес Акоста. — Это не ты. Это не твои слова. Едва ли такое преподавали в приходской школе…

Мэллой словно и не слышал его.

— Павел, Томас Мор, Катерина Сиенская, Августин, — перечислял он торжественно и ритмично, — Илия, Иезекииль, Иуда Маккавей, Моисей, Давид… И ты тоже пророк, Хаим. Забудь о рационалистическом словоблудии райнистов и осознай наконец, откуда снизошла на тебя сила и кто направил тебя, когда ты меня спас. Осознай, что за «странные мысли» посетили тебя во время ночного молитвенного бдения. Ты — пророк, и ты не проклянешь людей, детей божьих!

Неожиданно Мэллой упал грудью на рулевое колесо и обмяк. Хаим Акоста в полном молчании разглядывал свои руки, словно не мог придумать жеста для подобной ситуации.

— Джентльмены! — Зазвучавший из динамика голос Фассбендера показался ему еще более скрипучим и раздраженным, нежели обычно. — Не будете ли вы так добры все-таки двинуть вперед и взобраться на вершину холма? Операция должна была начаться уже две минуты и двадцать секунд назад!

Акоста машинально нажал клавишу и сказал:

— Слушаюсь, капитан.

Мул Мэллой пошевельнулся и открыл глаза.

— Фассбендер?

— Да… Но не торопись. Мул. Я не могу понять, что произошло. Что заставило тебя…

— Я тоже этого не понимаю. Раньше я никогда так не отключался. Врач, правда, говорил, что травма черепа, которую я получил во время игры в Висконсине, может вызывать… Но не тридцать же лет спустя!..

Хаим Акоста вздохнул.

— Вот теперь ты говоришь, как прежний Мул Мэллой. А до этого…

— Что? Разве я что-нибудь говорил? Впрочем, кажется, я действительно хотел сказать тебе что-то важное…

— Что, интересно, сказали бы в Тель-Авиве? Телепатическое общение на подсознательном уровне? Воплощение мыслей, которые я боялся признать на уровне сознания?.. Да, ты кое-что сказал, Мул, и я был поражен не меньше Валаама, когда его ослица заговорила с ним во время… Мул!

Глаза Акосты горели черным огнем, ярким как никогда раньше. Руки его непрерывно жестикулировали.

— Мул, ты помнишь историю Валаама? В четвертой книге Моисеевой…

— Числа? Я помню только про говорящего осла. Надо понимать, тут есть какая-то связь с «Мулом»?

— Валаам, сын Веоров, — заговорил раввин, едва сдерживая волнение, был пророком в долине Моавитской. Сыны Израиля напали на Моав, и царь Валак повелел Валааму проклясть их. Его ослица не только заговорила с ним, но, что более важно, остановилась и отказалась двигаться до тех пор, пока Валаам не выслушал послание господа… Ты был прав, Мул. Помнишь ты свои слова или нет, было ли сказанное тобой божьей истиной или телепатическими проекциями моего собственного самомнения, ты в одном прав. Эти существа люди по всем критериям, что мы с тобой обсуждали только вчера. Более того, они — люди, гораздо лучше приспособленные к марсианским условиям. Ведь патруль доложил, что, несмотря на холод и скудную атмосферу, у них нет ни одежды, ни дыхательных аппаратов. Возможно, они уже прилетали сюда раньше и сочли, что планета им подходит. Тот самый механизм, что захватил тебя силовым полем, вполне мог быть их наблюдательным устройством — мы ведь так и не обнаружили следов марсианской цивилизации. Марс не для нас. Мы не можем вести здесь нормальную жизнь, а научные изыскания не принесли никаких ощутимых результатов. Пассивный, замученный скукой гарнизон мы держим здесь лишь потому, что не желаем смотреть фактам в лицо, не желаем расстаться с символом «завоевания космоса». Эти, другие люди, напротив, вполне могут жить здесь и плодотворно трудиться во славу господа, а в дальнейшем и на благо нашего мира тоже, потому что рано или поздно две населенные планеты найдут общий язык. Ты был прав. Я не могу проклясть людей.

— ДЖЕНТЛЬМЕНЫ!!!

Акоста стремительно протянул руку и отключил коммуникатор.

— Ты согласен, Мул?

— Я… я… Видимо, надо двигаться обратно, Хаим?

— Нет, конечно. Ты думаешь, мне очень хочется разговаривать сейчас с Фассбендером? Вперед! Немедленно. На вершину холма. Или ты еще не вспомнил, что в этой истории с Валаамом случилось дальше? Он не просто отказался проклясть детей божьих, своих братьев. Он…

— Он их благословил.

Мул Мэллой наконец вспомнил. Но он вспомнил и дальше. Считывающая память игла фонографа ползла по дорожке, где запечатлелся текст Библии, и доползла наконец до тридцать первой главы книги Чисел с коротким эпилогом истории Валаама:

«И послал их Моисей на войну… И пошли войною на Медиама, как повелел Господь Моисею, и убили всех мужеского пола… и Валаама, сына Веорова, убили мечом».

Он взглянул в лицо Хаиму Акосте, где отражались одновременно и волнение, и покорность, каковые и должны быть написаны на лице у человека, познавшего наконец свое будущее. Мэллой понял, что воспоминания раввина тоже добрались до тридцать первой главы.