Дэн Симмонс - В поисках Келли Дейл

– Привет, Келли, — сказал я.

– Здравствуйте, мистер Джейкс.

– А ты случайно не хочешь меня развязать?

– Нет.

Я заколебался. В ее тоне не было и намека на шутку. Теперь мы разговаривали как двое взрослых: Келли было немного за двадцать, мне — пятьдесят с хвостиком.

– Это ты связала меня, Келли?

– Конечно.

– Зачем?

– Вы узнаете через несколько минут, мистер Джейкс.

– О'кей. — Я попытался расслабиться и привалился спиной к камню, делая вид, будто мне все нипочем и я привык каждый день проваливаться вместе с джипом в глубокую шахту, а придя в себя, обнаруживать перед глазами бывшую ученицу, которая угрожает мне ножом.

«А она действительно угрожает мне ножом?» — задумался я. Сказать наверняка было очень сложно. Правда, Келли держала нож довольно небрежно, но, с другой стороны, она не собиралась перерезать веревку и освобождать меня, поэтому объяснить, зачем ей нож, я не смог. И уж совсем некстати мне вспомнилось, что еще в школе Келли была порывиста, эмоционально неустойчива и порой вела себя непредсказуемо. Уж не сошла ли она с ума окончательно?

– Не совсем, мистер Джейкс, не совсем. Но близко к этому. Во всяком случае, многие люди думали… Ну, когда здесь еще были люди… Я моргнул.

– Ты что, читаешь мои мысли?

– Конечно.

– Как? — спросил я. Про себя я уже решил, что, пытаясь покончить с собой, я не погиб, и теперь все это чудится мне, пока я лежу без сознания в какой-нибудь больничной палате. Или на дне той же шахты.

– Му, — ответила Келли Дэйл.

– Прости, я что-то не…

– Му, — повторила она. — И не говорите, что не помните.

Но я уже вспомнил. Кажется, я рассказывал об этом моим старшеклассникам… Нет, пожалуй, это было все-таки в шестом классе. «Му» — китайское слово. На одном уровне «му» означает обычное «да», но на более высокой ступени дзэн учитель может использовать его, если ученик задает глупый вопрос, на который ответить однозначно невозможно. Так, например, в ответ на вопрос, наделена ли собака будда-началом, учитель сказал бы только «му», что на самом деле означало бы: «Я говорю «да», но подразумеваю — «нет»; настоящий же ответ таков: «Возьми свой вопрос назад».

– О'кей, — сказал я. — Тогда объясни хотя бы, почему я связан.

– Му, — ответила Келли Дэйл. Она встала на ноги и теперь возвышалась надо мной. Отблески огня играли на лезвии ножа.

Я пожал плечами, но, боюсь, у меня это не совсем получилось — мешали тугие веревки.

– Отлично, — проговорил я, чувствуя себя усталым, испуганным, сбитым с толку и сердитым. — Черт с ним…

«Если ты действительно можешь читать мои мысли, проклятая невротичка, полюбуйся-ка на это…» — И я мысленно нарисовал во всех подробностях поднятый вверх средний палец.

«Сядь на него и попрыгай».

Келли Дэйл рассмеялась. В шестом классе она смеялась очень редко, а в одиннадцатом никогда, однако это был все тот же запоминающийся смех, который я слышал считанное число раз — неистовый и взрывной, но не окончательно безумный; приятный, но слишком резкий, чтобы его можно было назвать веселым.

Потом она снова опустилась на корточки и направила длинный нож прямо мне в лицо.

– Вы готовы начать игру, мистер Джейкс?

– Какую игру? — Во рту у меня стало сухо-сухо.

– Я собираюсь здесь кое-что изменить, — заявила Келли Дэйл. — Быть может, некоторые изменения вам не понравятся, но чтобы избежать этого, вам придется найти меня и… остановить.

Я облизнул губы. За то время, пока она говорила, нож в ее руке не дрогнул ни разу.

– Что значит — остановить тебя?

– Остановить — значит, остановить. Убить меня, если сможете. Любым способом.

«О, черт… бедняжка и впрямь спятила!»

– Возможно, — кивнула Келли Дэйл. — Но игра должна получиться интересная.

Она быстро наклонилась вперед, и на одно безумное мгновение мне показалось, что девушка собирается меня поцеловать, но вместо этого она просунула лезвие ножа плашмя под веревки и несильно потянула. Затрещали пуговицы. Потом клинок соскользнул, и я почувствовал стальное острие у основания шеи.

– Эй, поосторожнее!..

– Ш-ш-ш!.. — прошептала Келли Дэйл и действительно поцеловала меня — один раз, совсем легко, пока ее рука с ножом двигалась слева направо и веревки распадались под лезвием.

Когда она отступила назад, я вскочил… попытался вскочить… Ноги затекли, словно заснули, и я едва не полетел в огонь. Лишь в последний момент мне удалось остановить падение, уперевшись в землю вытянутыми перед собой руками, которые тоже были не чувствительнее весело пылавших в костре поленьев.

– Черт! — вырвалось у меня. — Проклятие, Келли, это не…

Мне удалось встать на колени, и я повернулся к ней, так что костер оказался у меня за спиной.

Теперь я видел, что лагерь находился на какой-то поляне на гребне высокого холма. Где именно, я никак не мог сообразить, но было очевидно, что место это не должно находиться слишком далеко от устья выбранной мною шахты. В темноте я рассмотрел несколько валунов. Над верхушками сосен сиял Млечный Путь. В двадцати футах от костра стоял мой джип, целый и невредимый. Поднявшийся ветерок слегка раскачивал ветви сосен, и ароматные иглы негромко шуршали.

Келли Дэйл исчезла.

Когда я готовился стать школьным учителем, — а это было сразу после того, как я демобилизовался из армии и еще не очень хорошо представлял себе, зачем я это делаю (единственным объяснением служило то, что я просто не мог вообразить себе занятия более далекого от того, чтобы таскать на себе по вьетнамским джунглям тяжеленный вещмешок), — коронным вопросом, который обожали задавать нам профессора, было: «Кем вы хотите стать: пророком на горе или проводником в пути?». Суть этого вопроса заключалась в том, что существовало два типа учителей: «пророки», напоминавшие наполненные знаниями сосуды, которые время от времени переливали часть своих богатств в пустые кувшины учеников, и «проводники», которые подталкивали учеников к свету, пробуждая в молодых людях любопытство и жажду знаний. Отвечая на этот заковыристый вопрос, кандидат в учителя обязан был, разумеется, сказать, что хочет стать «проводником в пути»; это, в частности, означало, что хороший учитель должен не навязывать ребенку свои знания, а помогать делать собственные открытия.

Я, однако, довольно скоро обнаружил, что мне больше нравится быть «пророком на горе». Знания, факты, открытия, вопросы, сомнения и все, что хранилось в моем переполненном бочонке, я с удовольствием переливал в подставленные емкости моих двадцати — двадцати пяти учеников. Особенно мне нравилось работать с одиннадцатилетками, чьи кувшинчики все еще были пусты и не содержали ни лжи, ни ослиной мочи социальных предрассудков.