Максим Хорсун - Рождение Юпитера

Мысленно проклиная предстоящую задержку, Шелли расстегнул воротник, открыв жилистую шею. С левой стороны – там, где под кожей угадывалась пульсация артерии, – к шее крепился уродливый нарост вытянутой формы: неприятная мешанина дикого мяса, серое пятно, которое можно было накрыть подушечкой большого пальца. Шелли полагал, что подцепил эту дрянь, когда сопровождал Климентину в ее псевдонаучных изысканиях на Пангее. Он собирался избавиться от нароста хирургическим путем, однако каждый раз операция по каким-то причинам откладывалась. И лишь оказавшись на борту «Странника», Шелли вспоминал, при каких обстоятельствах и для чего его одарили этим недугом.

Шаровая молния замерцала, словно дуга электрической сварки. Затем стремительно увеличила объем раз в сто, заполнив собой большую часть рубки. Плазменное свечение померкло, сменилось тускло-красным тлением цвета угасающих углей. Шелли глазом не успел моргнуть, как гигант, поразительно похожий на умирающее Солнце, выплеснул щупальце протуберанца и приник им к наросту на шее человека с алчностью очнувшегося после спячки кровососущего насекомого.

Шелли обмяк. Повис в невесомости, удерживаясь на палубе лишь с помощь магнитных подошв.

К сожалению, его единственным союзником и помощником оказался обыкновенный вампир. Вампир, пришедший к этому жутковатому способу питания за долгие годы скитаний по Вселенной. И недаром большинство астроников боялись встречи с ним, как огня.

Нашейный нарост-симбионт послушно расщеплял кровь Шелли до атомарной основы и транспортировал ее составляющие в «присоску» протуберанца.

Когда-то в седой древности, дабы не потускнел свет Солнца, шаманы и жрецы губили на жертвенниках миллионы людей. Вряд ли кровавая жатва как-то влияла на термоядерную реакцию, бушующую в конвективном ядре ближайшей звезды, но все же в действиях хранителей знаний присутствовала толика смысла.

Капитан «Странника» поглощал человеческую кровь, словно щедрый бульон из химических элементов.

Не сумев избежать соприкосновения с Капитаном, Шелли пребывал на зыбкой границе между реальностью и беспамятством. В такие минуты история «Странника» – «Баунти» разворачивалась перед ним, словно двухмерный кинофильм. Все тайны плазменного существа были видны как на ладони. Печальная судьба научно-экспериментального корабля, бросившего вызов гиперпространству и размазанного действием еще никем не сформулированного закона физики по выпуклости Вселенной… Одновременное существование в бесконечном множестве точек пространства… Тысячелетия бесцельного полета, без права посещения человеческих портов… Одной ногой в нормальном пространстве, другой – в немодулируемом нигде…

Системы ориентирования умного «Рурка» не спускали электронных глаз с ближайшего лазерного маяка. Сверхмощный излучатель, установленный на Хавроне, подсказывал кораблям местоположение главной ветви внесистемной транспортной сети Сопряжения Планет.

Шелли прикоснулся ладонью к сенсорной панели. Сразу же развернулось голографическое «дерево навигационных указателей». Маяку на спутнике мятежной Плутонии доверять не стоило. А вот, например, луч лазера с орбиты родной Нептунии, – он хоть и подрастерял мощность, но оставался надежным. Шелли установил маркер на первом выбранном ориентире, затем дал задание кораблю искать Седну. Через десять секунд «Рурк» обнаружил сигнал планетоида, а детектор гравитационных волн указал путь к магистрали.

Шелли спрятал саднящую шею под воротник («Не забыть удалить проклятый лишай, когда окажусь на Трайтоне!») и запустил новую программу полета. До выхода на орбиту Седны «Золотой Сокол» не нуждался в указаниях человека. Его хозяину можно было выпить бокал вина, поплескаться в бассейне и как следует подумать.

«Странник» изменил вектор движения, как только «Рурк» вырвался из хвоста Ока. Не активируя маршевых двигателей, при помощи серии локальных гиперпрыжков, он ушел с траектории кометы. Утоливший голод вампир, зависнув у смотровой розетки, смотрел всей поверхностью плазменного тела вслед набирающему скорость «Золотому Соколу».

2

Климентина ждала этого дня по двум причинам.

Во-первых, несмотря на относительность времени, именно сегодня должен был вернуться из сверхпродолжительного телепатического путешествия к планетам Ахернара чудак Ай-Оу. Как обычно, оказавшись дома, на Тифэнии, Ай-Оу спешил связаться с ней или с Брутом. Или с высокомерным Шелли. Хотя последний, как поговаривают, изо всех сил избегает общения со старинным другом. Климентина понимала (о да, – понимала!), что чудак немного не в себе, и что в восторженных рассказах о мирах, находящихся на расстоянии многих световых лет от Солнца, нет ни слова правды. Но все равно, в ее сердце, обросшем на Пангее многослойной ледяной коркой, начиналась весенняя оттепель. Чудака невозможно было не любить. И еще Климентина считала Ай-Оу более нормальным, чем, к примеру, тихопомешанного пижона Айвена Шелли.

А во-вторых, сегодня их миссия должна была получить доказательства вненептунианского происхождения Пангеи. Наконец-то! Убедительные доказательства, – так обещал руководитель миссии, иерарх Контон.

Приятно, весьма приятно, что результат продолжительной работы – не «отсутствие результата» и даже не «отрицательный результат», как это часто случается. Сама Климентина ни секунды не сомневалась в истинности теорий иерарха. О, Контон просто не умел ошибаться! Если бы все мужчины были столь же здравомыслящими, как белоснежно-седой Контон…

На заре образования Солнечной системы могла ли возникнуть столь плотная и тяжелая луна, как Пангея, на окраине протопланетного диска? Нет, не могла! Каждый, кто мало-мальски разбирается в палеопланетологии, знает, что во внешнем слое планетарного облака газ преобладал над твердым веществом; родившиеся со временем спутники планет-гигантов имели сравнительно небольшие размеры и состояли наполовину изо льда. Высмеяна и теория о том, что Нептуния захватила гравитационным полем блуждающую планету, сделав ее своей луной, – космос слишком велик, чтобы произошло столь маловероятное событие. Да и само название: «Пангея»… Это только невежественный Шелли в приличном обществе посмеет заявить, что в названиях древних смысла не больше, чем в реликтовом излучении. Мол, что такое «Ганомайд» – бестолковый набор фонем, что такое «Трайтон» – ахинея какая-то… И «Пангея» – чушь подобного толка.

Впрочем, благородным юнцам свойственны поверхностность и безапелляционность.