Наталья Новаш - Деревянная девочка, или Ди — королева кукол

Только в дверях я попыталась освободить руку от его мёртвой схватки и прошептала:

— За мной скоро придут спасатели!

Он накинул на меня плащ и ответил только на улице, где не было ни души:- Хорошо же они тебя сегодня спасли! Я видел всё! — голос звучал со злостью и как-то неестественно громко в гулкой тишине среди быстро сгустившейся тьмы под ещё ярким, по-южному синим небом. — Думаю, их старания не понадобятся! Ты ими сыта по горло… Ужасов на сегодня хватит!

Я не знала, как он ошибался! Я не знала, что здесь так быстро темнеет, хоть и читала об этом. Южная ночь была прекрасна. Прошёл страх. Мне стало так легко и свободно, как ещё не было никогда, даже в присутствии самого надёжного сотрудника Секретной службы… Я не знала, куда он меня ведёт, и не хотела знать. До начала концерта было ещё два часа…

— «Реквием»… не отменили?

— Нет! — ответил он всё с той же злостью. — Решили, что это как нельзя кстати…

— Соответствует событиям… — пробормотала я. — Но я всё-таки спаслась…

— Этим ты обязана только самой себе! Я видел… всё… — повторил Лен.

— Я тоже видела… в новостях. Но… там же меня… не оказалось!

— Ты ошибаешься! Я видел тебя и понял, что ты жива…

— Ты не мог видеть! — улыбнулась я и вспомнила, как стояла между двумя чёрными створками и стеной…

— Мог. Я разыскивал тебя по всему городу, прежде чем нашёл в этом баре. Я видел твой силуэт за дверью и узнал сразу!

— Силуэт? — От неожиданности я остановилась. — А, впрочем, как ты меня узнал сейчас? Разве этот грим… этот парик…

Он засмеялся:

— Какие же дураки у вас в спасательной службе! Хотя, возможно… — он внимательно меня оглядел, — этот грим — достаточная защита от тех, кто хочет тебя убить. От них он тебя спасёт…

— А от кого — нет?

— Да от тех, кто тебя любит… — он некоторое время молчал, почти проглотив последнее слово, и закончил громко, почти со злостью: — Не спасёт от тех, кто тебя знает с детства! Ты помнишь, как тогда тебя называли?

Я помнила, как меня называли в школе. Актёры, учителя. Я была для них «деревянной девочкой» — рыжей, неловкой, диковатой… Но с тех пор прошло много лет.

— Ты думаешь, что особенно изменилась? — Он опять рассмеялся, изучая моё, видимо, удивлённое лицо.

Мне в последнее время только и говорили, что я непонятным образом изменилась. Словно проявились какие-то другие гены — я сама это видела, с недоумением рассматривая старые детские фотографии. Куда только подевались веснушки, бледность, рыжие волосы, тонкая шея… Даже прямые, как палки, волосы стали виться… и потемнели.

— Ты стала совсем другой! Но та особая грация… Грация скованной и неловкой, всех сторонящейся «деревянной девочки»… в тебе осталась. Я узнал тебя по фигуре. Силуэт за чёрным стеклом… Ты стояла за дверью: тень, которую я не мог спутать ни с кем…

Мне вспомнились пятна крови на голубом ковре.

— Почему этот мир так жесток, скажи!?

— Нет, он не жесток, Ди! Это самый прекрасный мир, в котором когда-либо жил человек, и ты это отлично знаешь!

— Ну да, — передразнила я: «мир, который не знает двух самых страшных вещей… Нищеты и ненависти»… Мы это выучили в первом классе…

— Но это так! — удивился Лен. — Серьёзно: золотой век! Рай, без ненависти и нищеты, рай, построенный человеком на земле.

— Но рай без суши! Может быть, он и стал таким, если бы не Потоп…

— Явная чепуха! Потоп спас людей!

— Спас?

— Чему вас учили в школе? Он избавил человечество от религий! От страшной мировой войны!

— Как это?

— Очень просто! Конечно, Потоп положил конец старой человеческой цивилизации, но спас человечество от собственной катастрофы! Оно уже балансировало на грани — две монотеистические религии не могли ужиться на планете, особенно когда отжили своё и сделались орудием экстремистов.

— Кого?

— Сумасшедших… Безумцев… и стали опаснее, чем случившийся Потоп. Пойми же, если религия изживает себя и уже научила людей всему, чему вообще способна научить в принципе, — исчерпала свои возможности как учителя, она превращается в экстремиста… Она делается оружием, потому что те, в чьих руках религиозная власть, не желают её терять. Потоп отрезвил людей. Мир стал моральным и без религии. Люди поняли главное: никто никому не враг. Забыв про Аллаха и про Христа, мы живём по законам мусульман, потому что это хорошие законы, — не пьём, не курим, содержим гаремы, не преследуем «голубых»… Не грешим, не делаем зла обществу и соседу. Без нищеты и ненависти — как вас учили. Чем не рай, построенный для человечества на Земле? Правда… перед самым его исчезновением… с этой самой Земли…

— Ну, вот видишь!..

Лен улыбнулся и покачал головой:

— За всю историю — лучшего мира, лучшего дома… у человека не было никогда!

— Почему же его так… убивают в этом раю?

— Ну… убивают не всех. Наш враг — тот, кто хочет теперь уничтожить человечество, стреляет с метким прицелом.

— В таких, как Регина?..

Он молча смотрел на меня с каким-то особенным выражением.

«Регина… Я никогда не понимала, чем она могла быть опасна…»

— Почему ты думаешь, что им нужна Регина?

«И в самом деле, — думала я, — почему? Её не было! Регина заболела! Её не было с нами сегодня, и об этом объявили в новостях».

Я уставилась на Лена, словно видела его первый раз в жизни. Он взял меня за руку, и мы пошли. Мы прошли мимо пустых торговых кварталов, мимо Оперного Театра. В темноте его огромный купол казался каким-то пережитком старины.

— Значит, им нужна была не Регина? Но наши учителя…

— Почему бы им не сказать тебе правду? Ваши учителя! Почему бы её не сказать, если они не в силах больше тебе помочь?! Сказать — самое время! Охота идёт за тобой. ИМ нужна ты! И твоё спасение зависит лишь от тебя!

— Но откуда ты это знаешь?

— Знаю. С тех пор, как приезжал в вашу школу…

Я глядела в небо, туда, где горели яркие южные звёзды. Такие огромные я видела только в Тибете, где училась в тот год, когда к нам приезжал Лен. Он вёл у нас класс вокала, он очаровал всех и был моей первой детской любовью.

— Ты влюбился в меня… тогда?

— Нет, разумеется, нет! Если хочешь знать, я ехал туда специально… чтобы увидеть тебя. И убедиться в обратном.

— Зачем?

Он молчал.

— Объясни, мне непонятно.

— Если бы я жил в прошлом, далёком прошлом, я бы не верил ни в какие пророчества и в те времена. Даже теперь, зная будущее, я не хочу поверить… А тогда, зная всё, не захотел подчиняться судьбе. Я думал, что всё смогу изменить. Надеялся, что судьбу изменить можно, и уехал от вас с облегчением, довольный тем, что, как мне казалось, оказался прав.