Марина Дяченко - Баскетбол

* * *

Когда счет в новой игре сделался две тысячи сто восемь - две тысячи девяносто в пользу команды Мэла, Людовик отложил армейский автомат. Антон еще не видел огнемета - но знал, что он непременно появится; он знал это но все равно рванулся к кольцу. Зная, что заколотит. Мяч был оранжевый, а огонь - белый. Если смотреть изнутри. Белый с тонкими черными веточками, похожими на кровеносные сосуды. И Антон бежал и горел - долго, несколько длинных секунд. В огне сворачивались листья каштана. И листы чьих-то писем - детский почерк; и оплывали, будто льдинки, цветные и черно-белые фотографии... Они с Ленкой на море. С "сувенирным" видом за плечами. Ленка улыбается и обнимает Антона за шею. Ленка в тонком халатике на мокрое тело. Ленка... "Мама! Забери ты меня из этого лагеря. Тут скучно, в девять вечера спать, и все время дождь. И вожатый противный. Я жду тебя в воскресение..." Когда Антон смог открыть глаза, в воздухе все еще пахло паленым. И ноги в кроссовках стояли кругом - в серых и синих кроссовках; потом блеснула будто яичная скорлупа, и белые, как пароход в далеком море, большие тяжелые кроссовки выплыли откуда-то и остановились у Антона перед глазами. - Вставай, - сказал Мэл. Копоть была всюду. И - запах. - Теперь ты имеешь представление о месте, куда так просился, - сказал Мэл Антону на ухо. - Поэтому соберись и играй дальше.

* * *

Вода стекала в забранную решеткой дыру посреди душевой. Ребята говорили вполголоса и косились на Антона с опаской. Новенький - его звали Кирилл сидел на корточках, обхватив руками стриженую голову. Вода была черной. Копоть никак не желала отмываться.

* * *

- Мэл... - Да? - Я ведь не могу ничего исправить... Ничего вернуть. Ведь не могу? Мэл хмыкнул: - Ты хочешь, чтобы я тебя утешал? - Нет, - сказал Антон. - Я просто спросил. Я подумал... Ведь трудно забросить мяч под огнеметом, правда? - Трудно, - согласился Мэл. Антон отвел глаза. Посмотрел на свои руки. Ладони были серые как пепел. - А что, если кто-то сделает? Это? Забросит в огне? Мэл некоторое время его разглядывал, а потом вдруг расхохотался: - Ты хочешь торговаться, что ли? Нет - я тебя правильно понял? Ты хочешь заключить договор? У него были ровные острые зубы. Большая слива на футболке переливалась всеми оттенками синего.

* * *

Счет был пять тысяч сто тридцать шесть на пять тысяч двести в пользу команды Мэла. Новичок Кирилл был очень хорош в игре, но слаб психологически. Всякий раз, когда в спину ему ударяла автоматная очередь, он умирал всерьез и надолго; его приходилось едва ли не силой поднимать с подмерзшего снега и пощечинами приводить в чувство. И долгие минуты после этого Кирилл мыкался по площадке, будто слепой котенок; команда Людовика теряла очки, и Антон знал, что скоро придет очередь огнемета. Пришла. Антон выпрыгнул с линии штрафной - и увидел Вову, который рвался к кольцу и был совершенно открыт. И Антон паснул, и Вова обязательно заколотил бы, если бы тонкая огненная струя, прицельно выпущенная Людовиком, не превратила его в пляшущий факел. Мяч ушел в аут. Новичок Кирилл сел на снег. Антон подошел к черной кукле, которая еще секунду назад была Вовой, и которая через секунду снова станет Вовой, грязным и отвратительно пахнущим. - Моя очередь, - сказал Антон угрюмо. - Вытащишь на себя меньшего Славика и паснешь мне... Понял? И Вова кивнул.

* * *

...Внизу был зеленый двор. Большие каштаны. Машины у соседнего подъезда. Провода. Скрежетал жестяной козырек. Приглашающе покачивались кроны. Мягкими струями изгибались облака, звали полетать... Опрометью, как нашкодивший кот, он кинулся прочь от края крыши. Спотыкаясь, путаясь в какой-то проволоке, налетая на антенны, снося все на своем пути - прочь, на лестницу, в полумрак. Шестнадцатый этаж. Пятнадцатый. Четырнадцатый... Кто-то отшатнулся с дороги: - Ты чо, сдурел? (Огонь мешал и думать, и видеть. Мяч был белый. Все было снежно-белое. Пальцы уже лопнули, обуглились, но глаза еще видели белый-белый свет этого последнего огня. Пламя было плотное, будто желе. Белое с черными прожилками. Антон успел увидеть, как над кольцом со сгоревшей сеткой... К тому моменту его уже не было, он сам уже почти сгорел... Опускается большой, неправильной формы мяч, будто голова снежной бабы... Катится по краю кольца - и валится внутрь...) Он выбежал на этот незнакомый двор, под это незнакомое солнце, под взгляды незнакомых старушек. Тех старушек, которым так и не пришлось стать свидетелями его полета... (Огонь...) Его провожали прокручиваниями пальцев у виска; он бежал по тротуару, задевая прохожих, кинулся к телефону-автомату, но не смог набрать номер и бросился бежать дальше... (Зеленый двор под ногами. Скрип жестяного козырька...) Вот дом. Вот этаж. Вот дверь. Сейчас откроют. - Мама!..

* * *

Стены душевой были облицованы белой кафельной плиткой. Кое-где вместо выпавших кафельных квадратов темнели пустые бетонные четырехугольники. На потолке набрякали тяжелые капли, а из душа хлестала широким веером горячая, очень горячая вода.

КОНЕЦ