Святослав Логинов - Мёд жизни

Виктан рванулся, но двери автобуса уже захлопнулись, и Виктор Андреевич увидел, как мимо проплывает проходная завода, табло над входом показывает без семи минут восемь, и, значит, уже нет никакой возможности успеть на работу без опоздания. Виктор Андреевич в отчаянии привалился к дверям. Опустевший автобус, дребезжа, набирал ход.

Разумеется, в проходной Виктора Андреевича записали, а в отдел он опоздал на целых двенадцать минут. Еще год назад на такую задержку никто не обратил бы внимания, кроме, может быть, Антонины Мадарась - злыдни и доносчицы, но теперь, когда управленцы ожидали сильного сокращения штатов, Виктора Андреевича встретило недоброжелательное молчание и изучающие взгляды. Виктор Андреевич промямлил что-то напоминающее одновременно приветствие и попытку оправдания, уселся за стол и придвинул папку с бумагами. Предстояло выяснить, что там внутри, вспомнить, какими неприятностями чреват грядущий день. Ничего срочного в папках не оказалось: какие-то заявки, отчет за прошлый квартал, докладные записки о перерасходе электроэнергии - весь тот бумажный хлам, что скапливается на столе, создавая видимость работы.

Виктор Андреевич обзвонил цеха, сообщил, что режим работы сегодня "два-тире-два". В ответ ему продиктовали расход электричества за прошлую смену. Цифры эти предстояло просуммировать и о результатах сообщить в Горэнерго. Ежедневная будничная деятельность, не требующая ни малейших усилий. Виктор Андреевич выписал цифры в колонку, вздохнув, поднял голову. Светочка Соловкова, сидящая за столом напротив, была погружена в расчеты, наманикюренные пальчики летали над клавишами калькулятора. Виктор Андреевич вздохнул еще раз.

Лишенные тургора щеки Виктора Андреевича всегда были гладко выбриты, так что он и сам не мог бы сказать, была бы у него седина в бороде, вздумай он эту бороду отпустить. А вот бес в ребро впился прочно, и звали его Светочка Соловкова. Была она на два года младше собственной дочери Виктора Андреевича, у мужчин пользовалась успехом, так что никаких надежд у Виктора Андреевича не оставалось, тем более, что Малявин даже в молодости был смел с женщинами лишь в мечтах. И все же, он ничего не мог с собой поделать - запоздалая влюбленность была неистребима. Во время заводских междусобойчиков Виктор Андреевич демонстративно ухаживал за Светочкой, изображая "доброго дедушку", которому, учитывая возраст, позволена безобидная фамильярность. А сам жестоко клял себя и за неудачно выбранную маску, и за нерешительность, и даже за возраст, который и в самом деле со счетов было не сбросить. О Таисии в эти минуты Виктор Андреевич не думал, Таисия ждала дома, а здесь была совсем другая жизнь, такая же непохожая на домашнюю, как и царственные равнины Тургора.

Виктор Андреевич машинально пересчитывал общее потребление электроэнергии, но мысли его были далеко. В середине дня ему уже не требовалось вспоминать обыденные вещи, уплывал в тень и Тургор, так что можно было помечтать о чем-нибудь несбыточном. Например, о рацпредложении, которое он сделает, и которое радикально изменит... неважно, что оно изменит, но в результате увеличится объем продукции, снизится потребление материалов и энергоносителей, экология тоже не будет забыта... Суммарный экономический эффект составит, скажем, двести миллионов в год, и, значит, сумма вознаграждения... большая, посчитаю потом. С Мадарась удар приключится, когда он пригласит весь отдел в ресторан. Ее - тоже, пусть позлобствует, но главное, конечно, Светочку. Вечером он, как старый приятель, пойдет провожать Свету, а возле дома само собой получится, что они вместе поднимутся к ней, и там... Сладкий озноб прошел вдоль спины. Светик, Светик, светлая моя... - Виктор Андреевич зажмурился, прикрыл ладонью глаза. Так проще и правдоподобнее представлять то, что теперь будет соединять его со Светочкой, соединять прочно и всегда, даже если сама Светочка ничего об этом не узнает. Когда вокруг смыкается тьма, то обостряются остальные чувства, и самый тихий шепот слышен ясно и разборчиво:

- ...светлая, чистая, прекрасная. Когда она идет, трава не приминается под ее ногами, и осенние листья не слышат шороха ее шагов. Лицо ее сияет, и при взгляде на нее невозможно сохранить в душе недобрые мысли. Едва она появляется - все ложное исчезает, и остается лишь истина. Значит, сейчас Светлая богиня на нашей стороне.

- Не надо меня утешать, - прервал рассказчика слабый голос. - Я слышал эти сказки еще младенцем и теперь не верю в них.

- Это истина.

- Почему, в таком случае, богиня не явилась в ту минуту, когда в битве решалась судьба Тургора? Почему мы в плену, а Фартор торжествует?

- Потому, что битва не кончена, а мед созревает лишь в миг солнцестояния. В этом году солнцестояние совпадает с закатом, и до заката еще далеко.

Виктан оторвал от лица руку, засветил на безымянном пальце гелиофор. Кольцо с камнем было невидимо для чужих глаз, стреги не смогли похитить его. Камень осветил вырубленную в скале келью и две человеческие фигуры: одну лежащую ничком, другую сидящую возле нее.

- Ты очнулся? - спросил Гоэн, повернувшись на свет.

- Да, - ответил Виктан.

Он подошел, склонился над лежащим Зентаром. Юноша не пошевелился.

- Он умирает, - прошептал Гоэн. - Его не ранили, он умирает от несвободы. Видишь, - произнес он громко, - у нас уже есть свет. Фартор прогадал, когда бросил нас в общую яму. Хотя, признаюсь, Виктан был не лучшим соседом, пока сидел застыв как истукан.

- Это не единственная его ошибка, - сказал Виктан. - Прежде чем бросить меня сюда, он говорил со мной, и теперь я знаю, куда меня уносит время от времени. Оказывается, я живу тогда в другой стране - глупой и ничтожной, причем пользуюсь там самым презренным положением. Мне было обидно узнать такое. Но Фартор просчитался в главном - ему не удалось меня раздавить, ничтожество той жизни не сказалось на мне. Зато теперь я, кажется, могу предсказывать свои метаморфозы, и, если интуиция не подводит меня, в следующий раз я исчезну отсюда, а вернуться постараюсь где-нибудь неподалеку и тогда сделаю все, что сумею сделать голыми руками...

- Виктан, - сдавленно перебил рыцарь Опавшего Листа, - может ли твой камень светить ярче?

- Это гелиофор - камень солнца, а наверху сейчас день, - ответил Виктан.

- В таком случае, ты выйдешь отсюда с оружием в руках! - воскликнул Гоэн. - Зентар! - повернулся он к товарищу, - я знаю, ты носишь на груди мешочек с плодородной землей твоего родного Резума. Дай ее, нам надо вооружить рыцаря Солнечного Луча.

Зентар молча поднялся, достал из-под рубахи кожаный мешочек, протянул его старику. Гоэн высыпал горсть земли на пол, сделал пальцем лунку и опустил в нее крошечное зерно, неведомо откуда появившееся в его руках. Разровнял землю, полил из кувшина, стоящего в углу. Кивнул Виктану. Тот поднял руку с кольцом. Камеру залил солнечный свет.