Евгений Филенко - Мужчина и женщина в Стране Озёр

Дорис рассердилась на себя. И за эти непрошенные, непривычные мысли, которые так способны помешать работе. И за то, что они почти не посещали ее прежде. Досадливо кусая губы, она встала и приблизилась к воде. К этому огромному колдовскому зеркалу, которое отражало все в розовом свете, потому что и было розовым. Вошла в него по щиколотку, зябко поджимая пальцы ног.

Оттуда на нее глядела прекрасная молодая женщина.

На сменного диспетчера галактической базы «Гончий Пес», человека серьезного, обладающего исключительными деловыми качествами, ни с того ни с сего напало дурашливое настроение.

— Как, разве вам не нравятся эти ноги? — пораженно спросила Дорис, мысленно обращаясь к этому несуществующему «второму». — Да, не самые длинные, не растут прямо из-под мышек, но вполне стройные… Бедра, конечно, чуть полноваты, только портит ли это общее впечатление? И талия вовсе не самая тонкая в мире, но стану ли я из-за этого переживать? И станете ли вы? Она — там, где ей и полагается быть, отчетливо и мягко очерченная. Конечно, я могу втягивать живот и тянуться на цыпочки, чтобы казаться более изящной и утонченной, но никогда не стану этого делать. Она тут же приподнялась на носочки и окинула свое отражение оценивающим взглядом. Нет, все же лишняя пара дюймов роста не помешала бы… — Я буду такой, какая есть, — упрямо сказала Дорис. — Разве не кажется вам мой живот чашей из бесценного белого фарфора, по сравнению с которым мейсенский выглядит грубой неолитической глиной? А как вам моя грудь? Почти идеальной формы… чуточку пышнее, чем подразумевает этот ни разу никем в глаза не виданный идеал. А плечи, которые так удобно обнимать? Вот сюда, в изгиб шеи, чуть ниже завитка волос, можно целовать. Когда-нибудь я позволю вам это. И многое другое. Пока вы можете об этом помечтать. Когда-нибудь…

Дорис воровато огляделась — в самом деле, не наблюдает ли за ней кто-нибудь исподтишка, не застигнет ли ее за столь неподобающим для сменного диспетчера занятием, как самолюбование. Но нет — она продолжала оставаться одна, если не считать неодушевленный когитр на борту корабля в полутора десятках шагов отсюда, с которым при желании можно поддерживать беседу на любую тему, но бесполезно ждать хоть какого-то неподдельного интереса к самой личности собеседника. Эйнола поймала себя на том, что даже слегка сожалеет об отсутствии посторонних глаз. Конечно же, естественно, разумеется, возник бы чудовищный скандал, много шума и крика, возможно — визга, обвинений и упреков. Но хотя бы кто-нибудь, пусть незаслуженно, не вовремя, да прикоснулся взглядом к ее красоте…

— Хватит!

Дорис ткнула носком собственное отражение, и розовое зеркало рассыпалось мелкими холодными брызгами. Наваждение сгинуло. Осколки тут же склеились воедино, и опять на нее из воды взглянула нерожденная покуда Афродита озерная… Эйнола, разозлясь, погнала прочь от берега этот призрак, тесня его и все глубже заходя в озеро. Отталкивала его от себя, била кулаками, снова и снова обращала в невнятную бликующую рябь. Отражение понемногу уступало. Вот от него осталась половина, вот уже треть, вот уже одно только застывшее злое лицо. Вот и нет его.

Нога на мгновение утратила опору, подвернулась, и Дорис, не успев даже ойкнуть, с головой ушла под воду. В глазах заплясали радужные круги. Женщина судорожно трепыхнулась, пытаясь ускользнуть из холодных объятий озера… не больно и все же вполне ощутимо ударилась затылком о песчаное дно, которое оказалось отчего-то не там, где ему полагалось бы, то есть не внизу, под ногами, а уже сверху. Как будто, падая, Эйнола неощутимо для себя вдруг совершила цирковой кульбит.

Чувствуя, как лопаются скомканные легкие, Дорис изо всех сил отбрыкнулась пятками ото дна там, где оно возникло, и торпедой устремилась в противоположном направлении. В мозгу тяжким молотом забухал секундомер, отковывая бесценные мгновения жизни. Бумм… Бумм… Бумм… А водяной капкан все никак не не отпускал жертву. Запрокинув лицо с лезущими из орбит глазами, исступленно загребая руками и бурно работая ногами — или это ей казалось? — Эйнола пробивала себе путь сквозь упругий розовый кисель. Впереди было так же темно, как и на дне. Или там ее тоже ожидало дно, а поверхности попросту не существовало?..

Грохот в ушах сменился плеском воды. Дорис еще продолжала барахтаться, обрушивая на себя тучи брызг, но она уже всплыла, она победила. Теперь можно было дышать сколько хочется. Однако ей потребовалось изрядное усилие, чтобы заставить себя сделать первый вдох и прозреть.

И тогда она обнаружила, что парит над самой сердцевиной угольно-черного провала. Свет обернулся тьмой, нет и в помине теплого солнечного неба, под которым она неосмотрительно позволила себе чуточку помечтать о счастливой женской доле.

Амелинчук рыскал вокруг озера. Он все еще питал надежду наткнуться в своих поисках на «марабу» или хотя бы на опрометчиво оставленную на берегу одежду. Жизнь его не лишена была перипетий, однако же впервые в своей биографии он принужден был очутиться на совершенно неведомой планете не то что с голыми руками, а и вовсе нагишом. Это состояние начисто выбивало его из колеи.

Холода он не ощущал. Особенных неудобств тоже, если не принимать во внимание оседающий на влажной коже песчаный налет. Как всякий долгожитель дальнего космоса, неплохо ориентировался в темноте, хотя и не мог бы сейчас с уверенностью сказать, какого цвета было то озеро, в котором он всплыл. Ночью все цвета представлялись ему оттенками серого различной насыщенности. Иными словами, несмотря на пережитое, Тикси не был ввергнут в панику и ни на гран не утратил самообладания. Но при всем том он сознавал, что по собственной вине вляпался в историю за пределами своего понимания. И далеко за рамками того приключения, на какое он рассчитывал, сажая «марабу» на пятачок между трех озер.

— «Марабу», «марабу», пташечка… — тихонько напевал Тикси.

Отчего-то ему не хотелось посреди этой чужой ночи по своему обыкновению орать во весь голос.

Что же стряслось? Каким фантастическим образом он пронизал планету насквозь и вынырнул в другом ее полушарии? То, что произошло именно это, для него, бывалого межзвездного волка — по крайней мере, за какого он сам себя почитал — было очевидно. С одной стороны, выходило, будто дфаанлийские озера по маловообразимым законам местной планетофизики вообще не имели дна, соединяясь между собой каналами наподобие сообщающихся сосудов. Впрочем, это не объясняло того, что Амелинчуку хватило одного, пусть и глубокого, вдоха, чтобы проплыть по одному из таких каналов из конца в конец. С другой стороны, дно все-таки было. Во всяком случае, возле берега.