Юрий Астров - Крылья

Совсем было потеряв надежду, Семен Орестович решил махнуть вместе с плащом в столицу. Там у него оставались кое-какие знакомства, и было добраться как до сведущих историков, так и до адептов чистого знания. Хотя и опасное это дело… Но, не выяснив тайны плаща, Семен уже не мог жить спокойно. У него появилась цель!..

Вытащив плащ из-под дивана, он снова стал его внимательно разглядывать — и вдруг вспомнил, как еще ребенком лечился у старухи-соседки. Она высыпала ему пшеном «куриные гузки», — болезнь прошла в один день. Старуху на улице звали Салихвоновной, и жила она буквально в ста метрах от дома Семена. Бабке сейчас за девяносто, она слепа, глуха, как пень, но… чем черт не шутит!

Прихватив бутылку самогона (вся улица знала бабкины пристрастия) и плащ в свертке, Семен пошел к Салихвоновне.

Глава третья

— А что, бабуся, не худо бы вина выпить! — вспомнив бессмертные строки, начал разговор Семен.

— Эт точно! — мгновенно согласилась бабуля, доставая немытый стакан эпохи Никиты Сергеевича и сиреневую луковицу. — Так наливай, милок!

Хватили по стаканчику. Бабуся, прищурившись подслеповатыми глазками, заявила:

— Ну, чего у тебя? Не кобенься, просто так ты не пришел бы старуху проведать! Уж какой месяц, как вернулся, а зашел только сейчас!

Семен достал из пакета плащ:

— Потрогай, бабушка!

Бабка тронула бархат, неожиданно упала со стула и начала мелко-мелко креститься;

— Да ты что, озверел, что ли — такую вешш по улице таскать?!

— А что это? — допытывается Семен.

— Дак откуда же мне знать-то? — удивилась бабка. — Сам приволок, а сам спрашивает!

Посидели, помолчали.

— Ну-к, налей-ка мне еще чуток! — попросила старушка. Выпила.

— Чего это, не знаю, брехать не буду, да и грех брехать-то в таком поштенном возрасте, а только знаю, милок, что энта штука твово отца на хронте от смерти спасала. Ведь он у тебя герой был! Орел, чистый орел! Четыре танка под им сгорели-то! Все, кто в их были — в головешки, а ен-то — живой! Уж где ен эту штуку добыл, доподлинно не знаю, а только Хведоровна, бабка-то твоя, сказывала как-то, что как с-под городу Риги отступали в сорок первом, так в какую-то ихнюю церкву снаряд германский попал, пол-стены вывалилось, а там — шкилет, а на ем — вот энта вешш, и как новая, — ни пыли на ей, ни грязи, ни моли. А твой-то отец грамотный был! Он эту вешш и сохранил… Но мы тут про етто не болтали… Грех, да и власти прознать могли… Они в то время сурьезные были, власти-то… Товарищ Сталин — и-и-и! Не губошлеп, совсем не губошлеп! Так что спрятала Хведоровна этту вешш до луччих времен… А где они, луччие-то времена?! Ну-к, налей остаточек!

— А как узнать-то, что это за вещь? — дождавшись, когда бабка допьет остатки самогона, спросил Семен Орестович.

— Ну, ты герой! — восхитилась бабка. — И не боисси?

— Да как не бояться-то? — искренне удивился Семен. — Боюсь, конечно, ведь сила в ней страшная… Но если все время бояться, так и вся жизнь мимо пробежит…

— Эт точно! — радостно согласилась бабка. — Я, бывало, в молодые-то годы — ух-х! Ведьмой была!.. Да, чистая ведьма!.. Но, впрочем, не во мне дело. А про вешш ты у своего домового поспрашай! Он у вас со старинных времен обжился! В старые годы, еще при царском-то режиме, была тут конюшня поповская, а при ней сторожка. А в гражданскую конюшню Дунька-партизанка спалила! А коней увела, да!.. а в сторожке твой дед жить стал, — дом-то у него отобрали! А потом уж пристроил саманочку… А уж после-после отец твой, уже при Никите-кукурузнике, построился… А домовой-то все один остался… И вешш эту он принял! Ведь ни пожару у вас не было, ни потопу, ни мору какого… А что отец рано ушел — эт, конечно, от вешшы… Она же свою силу-то ему дала, а он-то, хоть и грамотнай, в этих делах темный был… А коли ты темный, то оно так: что взял, то верни! Да! Так что ты не игрался бы с вешшю-то, а то она потом с тебя спросит…

Семен, выкатив глаза, порывался было что-то сказать, да задумался. «Никак бабуся из ума выжила?», — подумал сначала он, но потом… Плащ-то — вот он! И Сила — тоже. Не может быть — а есть! Может, и домовой тоже… есть?

— А как с домовым связаться-то, — спросил он на всякий случай (забористым оказался самогон, аж язык заплетается), — Салихвоновна? Кстати, а почему Салихвоновна? Селифановна, что ли?

— Да нет. У меня родитель-то попом был, поп Ксенофонт Вознесенский. А это уж местные дуры-то — имени христианского не понимают, — Салихвоновна да Салихвоновна! А по поводу — как…

(«Ишь ты, как грамотно бабка заговорила!», — подумал вдруг Семен Орестович. «Видать, где-то все-таки успела поучиться…») — Так вот, — зорко глянула бабка, — я, кады в ведьмах-то была, травничек составила… — ну, там не только о травах, — она вздохнула, с сожалением поглядев на пустую бутылку. — Тока ты имей в виду: такие дела без магарычу не делаются…

Глава четвертая

И вот, наконец, заветный «травничек» бабка Салихвоновны — в руках у Семена Орестовича. Почерк вполне разборчивый, написано довольно грамотно… ох, не проста бабка, не проста!

Итак, читаем:

«Против княжьего и боярского гнева нужно при себе носить под левой мышкой правое око орла, завязав в ширинку. Этого орла нужно поймать непременно в Иванов день о вечерне, понести на распутье и заколоть острой тростью». Так…

«Траве ятрышник, иначе называемой „кукушкины слезы“, свойственно делать бег лошади быстрым и неутомимым. Для этого нужно к овсу подмешать горсть ятрышника, нарезанного в мелкие кусочки, а перед тем временем, как ей нужно бежать, смазать брюхо и ноги оленьим жиром, на шею повесить два волчьих зуба и накормить волшебной травой». Ага…

«Сава трава. Страшна та трава. Когда человек найдет на нее в поле или в лесу, то умом смятется. Ростом невелика, от земли чуть знать, на ней пестринки по всей, а в корени черви и на верху. Добра ловить зверей, аще кто украдет — трава сия повернется к нему, только положи ее на его след; если кто ставит поставухи, ты положи той травы подле дороги — удачи и пути ему не будет». Ну, мне не зверей ловить…

«Анис движет помысел постельный яко мужьям, тако и женам. Мужеску же полу от приятия семени в брашне спермы добавляет». Так, возьмем на заметку…

«— Коя трава всем травам мати? — спрашивает Володумир-царь Володумирович премудрого Давида Евсеевича. — Плакун-трава всем травам мати! — Почему плакун-трава всем травам мати? — Когда жидовия Христа распяли, святую кровь его пролили, Мать Пречистая Богородица по Исусу Христу сильно плакала, по своему сыну по возлюбленному, роняла слезы пречистыя на матушку на сыру землю. От тех слез, от пречистых, зарождалась плакун-трава. Потому плакун-трава — травам мати». А это еще что за антисемитизм?..