Станислав Лем - Тринадцатое путешествие Ийона Тихого

Действительно, к вечеру уровень воды повысился так, что нам пришлось спать стоя. Так как шептачи залило, их переместили повыше, а новый лектор принялся обучать нас подводному дыханию. Через несколько дней, по милостивому распоряжению Эрмезинея и по просьбе всех жителей, уровень воды был повышен еще на полглубеня. Все мы начали ходить исключительно на цыпочках. Лица низкорослые вскоре куда-то исчезли. Так как подводное дыхание никому не удавалось, то создалась практика незаметного выскакивания из воды с целью перевести дух. Через какой-нибудь месяц это выходило уже гладко, причем все делали вид, что ни сами так не делают, ни других, поступающих так же, не замечают. Печать сообщала об огромных успехах подводного дыхания по всей планете, а на свободное ваяние присылалось множество людей, булькавших по-старому.

Все это, вместе взятое, так мне надоело, что я в конце концов решил покинуть район свободного ваяния. После работы я спрятался за цоколем нового памятника (я забыл сказать, что мы отбивали приделанные рыбам ноги и заменяли их плавниками), а когда кругом опустело, поплыл к городу. В этом я имел перед пинтийцами большое преимущество, так как вопреки всем ожиданиям они вообще не умели плавать.

Я очень утомился, но в конце концов мне удалось приплыть на космодром. Ракету мою стерегло четверо рыбитов. К счастью, поблизости кто-то забулькал, и рыбиты кинулись в ту сторону. Тогда я сорвал печати, вскочил внутрь и отлетел как только мог быстрее. Через 1/4 часа планета, на которой мне пришлось столько пережить, мелькала вдали маленькой звездочкой. Я улегся на койку, наслаждаясь ее сухостью; к сожалению, приятный этот отдых продолжался недолго. Ото сна меня оторвал энергичный стук в шлюзы. Еще полусонный, я закричал: "Да здравствуют пинтийские свободы!" Восклицание это дорого мне обошлось, так как в ракету стучался патруль Пантийской Ангелиции, Напрасно пытался я объяснить, что меня не расслышали, что я упоминал "пантийские свободы", а не пинтийские. Ракету опечатали и взяли на буксир. И нужно же было, чтобы в кладовой у меня была еще одна коробка шпрот, початая мною перед тем, как лечь отдыхать. Увидев открытую коробку, Ангелиты задрожали, а потом с торжествующими возгласами составили протокол. Вскоре мы опустились на планету. Когда меня сажали в ожидавший экипаж, я вздохнул с облегчением, видя, что планета, насколько глаз хватает, лишена воды. Когда мой конвой снял скафандры, я увидел, что имею дело с существами, чрезвычайно похожими на людей; однако лица у всех были одинаковыми, как у близнецов, да еще улыбались все время.

Хотя уже смеркалось, в городе было светло от огней, как днем. Я заметил, что всякий прохожий, взгляну на меня, покачивает головой, не то изумленно, не то с сожалением, а одна пантиянка при виде меня даже упала в обморок, и это было тем страннее, что она и тогда не перестала улыбаться.

Через некоторое время мне начало казаться, что все обитатели планеты носят что-то вроде масок, но я не был в этом вполне уверен. Поездка окончилась перед зданием, на котором виднелась надпись: "Свободная Ангелиция Панты". Ночь я провел одиноко, в маленькой комнатке, прислушиваясь к шуму большого города, доносящемуся в окно. На следующий день, около полудня, в кабинете следователя мне прочли обвинительный акт. Меня обвиняли в преступной ангелофагии по подстрекательству Пинты и в столь же преступной личной индивидуальности. Вещественных доказательств, свидетельствующих против меня, было два: одним была открытая коробка шпрот, другим - зеркальце, в которое следователь позволил мне посмотреться.

Это был ангелит 4-го ранга, в белоснежном мундире с алмазными молниями на груди; он разъяснил мне, что за преступления, которые я совершил, мне грозит пожизненная идентификация, а затем добавил, что суд дает мне 4 дня на подготовку к защите. С назначенным мне государственным защитником я могу увидеться, когда захочу.

Имея уже некоторый опыт в области судебной процедуры в этих районах Галактики, я захотел прежде всего узнать, в чем состоит угрожавшая мне кара. Исполняя мое желание, меня ввели в небольшой кабинет янтарного цвета, где меня уже ожидал мой защитник, ангелит 2-го ранга. Он оказался чрезвычайно любезным и не жалел для меня объяснения.

- Знай, чужеземный пришелец, - сказал он, - что мы достигли высочайшего познания того, что является источником всех тревог, страданий и несчастий, каким подвержены существа, составляющие общество. Этот источник находится в единице, в ее личной индивидуальности. Общество, коллектив вечно подчиняются постоянным, нерушимым законам, как подчиняются им могучие солнца и звезды. Для личности характерны хрупкость, непостоянство решений, случайность поступков, а главное - недолговечность. Так вот, мы полностью уничтожили индивидуальность в пользу коллектива. На нашей планете существует только коллектив - индивидуумов на ней нет.

- Как так? - возразил я, ошеломленный. - То, что ты говоришь, должно быть только фигуральным выражением, так как сам-то ты - личность...

- Нисколько, - ответил он с неизменной улыбкой. - Ты, наверное, заметил, что мы не различаемся по внешности. Точно так же мы достигли и максимальной общественной взаимозаменяемости.

- Не понимаю. Что это значит?

- Сейчас объясню. В каждый момент времени в обществе существует определенное количество функций, или, как мы их называем, состояний. Есть функции профессиональные, - правителей, садовников, техников, врачей; есть функции и семейные - отцов, братьев, сестер и так далее. Так вот, каждую такую функцию пантиец выполняет только одни сутки. В полночь во всей нашей стране происходит движение, как если бы, выражаясь фигурально, все делали один шаг, и таким образом тот, кто вчера был садовником, сегодня становится инженером, вчерашний строитель становится судьей, государь - учителем и т. д. То же происходит и с семействами. Каждая семья состоит из родственников - отца, матери, детей, но только эти функции остаются неизменными, лица же, их выполняющие, сменяются каждые сутки. Итак, неизменным остается только коллектив, понимаешь? У нас всегда бывает столько же родителей и детей, врачей и медсестер, и так во всех областях жизни. Могучий организм нашего государства живет уже много веков, нерушимо и неизменно, постояннее скал, а этим постоянством он обязан тому, что мы раз навсегда покончили с эфемерной природой индивидуального существования.

Поэтому я и говорил, что мы в совершенстве взаимозаменяемы. Ты вскоре убедишься в этом, когда после полуночи, если ты вызовешь меня, я приду к тебе в новом лице.

- Но зачем все это? - спросил я. - И каким образом каждый из вас ухитряется выполнять все эти функции? Разве можно быть не только садовником, судьей или защитником, но и отцом или матерью?