Михаил Немченко - Дни Мно

Все так же механически Тарви усадил сына на скамейку возле кирпичной пристройки. "Что я делаю?!" - дрогнуло где-то в глубине сознания. И тут же стихло, замерло, как слабый отзвук боли, заглушенной наркозом. Подтянуто-бесстрастный, Тарви подошел к стальной двери и вопросительно посмотрел на всадника. Тот кивнул. И вот уже открыта стальная дверь и Тарви в ожидании стоит перед всадником.

Медленным движением всадник отлепил от затылка один из присосков и, скользнув пальцами по красному проводу, не глядя извлек из ранца светлый овальный предмет размером чуть побольше крупной груши. УМ... Даже сейчас, когда чувства Тарви были скованы гипнозом, он ощутил что-то вроде трепета при виде этого аккумулятора всесилия. Всадник еще раз оглянулся вокруг и, нажав на своей груди одну из кнопок-пуговиц, протянул "грушу" Тарви. Веса в ней было, должно быть, фунта два, но мышцы Тарви напряглись так, словно в руки ему вложили тридцатикилограммовую гирю. Сколько раз уже приходилось ему держать в руках эти бесценные сосуды с таинственным нейронидом, и все равно сердце сейчас колотилось, и пальцы дрожали так же, как тогда, два с половиной года назад, в первую подзарядку... Бережно прижимая УМ к груди, ступая осторожно, будто по льду, Тарви направился к раскрытой двери. Но он не сделал и шести шагов... Часть прозрачной стены закусочной вдруг рухнула, и оттуда, из пролома, метнулись двое. Блеснули черные шишки плазменных гранат. Они не успели их бросить - ударивший с сухим треском тонкий раскаленно-белый луч опрокинул обоих на обломки стены. Но в тот же миг выскочившие из дверей закусочной девушки одним стремительным невероятным прыжком рванулись к Тарви. Сбитый с ног, он упал, с ужасом почувствовав, что УМ выскользнул из рук... Совсем рядом яростным белым бичом хлестнул луч, распяв на земле девушек, и взметнувшийся огонь жарко лизнул плечо Тарви. Отшатнувшись, он едва не закричал от боли, но крик застрял у него в горле, когда он увидел: всадник с исказившимся лицом вспарывает лучом воздух, пытаясь достать что-то там, в темном небе. В следующее мгновение он взметнул своего коня ввысь. И, повернув голову, Тарви разглядел то, за чем погнался всадник: быстро набирающий высоту маленький светящийся воздушный шарик, к которому, - освобождаясь от гипноза, Тарви, скорее, догадался, чем точно различил, - был прикреплен светлый овальный предмет... Каким чудом они сумели сделать это в те доли секунды?! И по тому, как шарик неожиданным маневром наперекор ветру шмыгнул за тучи, Тарви понял, что им управляют...

Кто? Откуда? - об этом он уже не думал: в уши ударил детский крик - и разом заслонил все остальное. Забыв о боли, Тарви вскочил на ноги. И отлегло от сердца. Перепуганный Рони громко ревел на руках у прибежавшей матери, но, благодарение богу, был цел и невредим. Сама готовая разреветься, мать, гладя и успокаивая, понесла его в дом. Тарви двинулся было за ней, но услышал сзади стон.

Он обернулся. Девушки лежали почти рядом, разбросав руки. Блондинка была мертва - Тарви понял это с первого взгляда. Но вторая еще дышала. Тарви нагнулся, взял ее руку - пульс еле прощупывался. А тело обгорело так, что было ясно: ей уже ничем не помочь... И вдруг она открыла глаза. Спекшиеся, потрескавшиеся губы шевельнулись:

- Мама...

Они смотрели в полутьме прямо на Тарви, эти большие серые глаза, но не его они сейчас видели.

- Мама, как хорошо, что ты пришла... Прости меня, я не могла сказать тебе правду, потому что... потому что было нельзя... - Шепот стал едва слышным. - Ты думала, я ушла с бродягами... Но мы... нам просто приходилось маскироваться... Ведь кто-то же должен, мама, кто-то должен... И нас много... Мы подстерегаем их повсюду... Шарик - его ждут... И он должен долететь...

Обескровленные губы шептали что-то еще, но Тарви не мог больше разобрать ни слова. Никогда еще он не был так омерзителен себе, как в эту минуту. Слизняк, трусливо пресмыкавшийся всю жизнь, чтоб только любой ценой выжить... А тем временем эти парни и девушки, о которых он еще десять минут назад думал бог весть что, - эти четверо и еще тысячи других, юных и пожилых, белых и черных, - готовились к схваткам. И когда настал час, не дрогнув, включили самооблучение... А он... он даже не попытался сбить пламя с этих девчушек. Только в ужасе отшатнулся, когда обожгло плечо...

Губы девушки уже не шевелились, а глаза все смотрели на Тарви. И в этом невидящем, угасающем взоре, казалось, был немой горький укор всей его жизни. Тарви понимал, что все это только мерещится, что глаза эти ничего не видят, - и все равно ему трудно было выдержать их немигающий взгляд. А потом, словно устав, глаза медленно закрылись.

Небо наполнилось гулом. Подняв голову, Тарви увидел сигнальные огни полицейского вертолета. Но еще до того, как он начал снижаться, у кирпичной пристройки, в нескольких шагах от Тарви, опустился вынырнувший откуда-то из-за крыши голубой конь. И по взбешенному лицу всадника, по отрывистым командам, которые он выкрикивал в микрофон, Тарви понял: не догнал!

Полицейские уже выскакивали из приземлившегося вертолета, и Тарви знал, что сейчас его потащат на допрос, отберут сертификат о благонадежности, что все это закончится если не выселением отсюда, то уж, во всяком случае, полным разорением. Но впервые в жизни он не почувствовал страха.