Анна Богданец - Клуб любителей фантастики, 2004

— Как?! Ты меня не любишь? После всего, что я для тебя сделала?

— Я… очень привязался к тебе. А это опасно. В первую очередь, для тебя. Я — одинокий волк. Такая моя жизнь.

— О! Я тоже по натуре волчица. И стррашно одинокая! Давай жить одной стаей — ты и я! А? Ты будешь мой телохранитель. как пес верный, а я — твоя госпожа и королева!

И она повалила его в горячий влажный туман.

— Почему ты мне ничего о себе не рассказываешь? А? Я все хочу о тебе знать!

— Да что рассказывать? Все как у всех. Школа, армия, работа. Родители умерли, семьи нет. Не был, не состоял, не привлекался.

— Да? А почему ты тогда такой… не такой? А, я знаю! Она тебя не дождалась, да?

Он запрокинул голову в лающем смехе. Да, она его не дождалась.

Его работа.

Их не было нигде. Ни в документах, ни в файлах, ни на картах, ни в воздухе, ни на земле. Постоянной точки дислокации — нет. Непосредственного начальства — нет. Штаба — нет. Дисциплины — нет.

Отряд специального назначения «Строитель» (похихикал, наверное, вволю какой-то штабной умник). То и дело перебрасывают с места на место. Оружия не полагается, как в стройбате. Потертая форма, поношенные ботинки. Несколько бригад, сменяя одна другую, по два часа в день месили раствор или выкладывали никому ненужную кривую стенку. Остальные — отсыпались перед ночными тренингами. Со стороны — сборище штрафников и шалаболов.

На самом деле — спецподразделение для диверсионно-подрывной работы в глубоком тылу противника. Состоящее, в подавляющем большинстве, из ликантропов. Волкодлаки, вервольфы, оборотни — их честили по-разному, одинаково не любя в разных этнических группах.

18-19-летних призывников тестировали на специальном оборудовании, выявляя резервные способности. Затем в условиях запредельного стресса обучали проявлять скрытые до того возможности, применять только по делу, приручать свои инстинкты, подминать звериную сущность под себя.

Жесточайшие тренировки. Голод. Холод. Выживание в любых условиях при любой степени повреждения организма (исключая разве что отсечение головы или разрывание сердца). Медитативная регенерация. Направленный тотемизм. Болезненные операции. Атрофия болевых рецепторов. Атрофия души…

И в результате — совершенная боевая машина. Железные мускулы и молниеносная реакция. Стая — как единый бойцовский организм.

Боевые рейды в горы, в пустыни, джунгли, саванны. Выброс — иногда за сотни километров от цели. Просачивание в зону «специнтереса». Мгновенный разгром противника. И тишайший отход по одиночке.

Житье на подножном корму. Охота. Ночевки в дуплах, пещерах, берлогах, норах. Шарахающееся в ужасе зверье. Никаких следов. Никаких документов. Никаких привязанностей. Преданность и любовь — только стае. Агрессия на своих — жесткое табу…

Как он обрадовался, обнаружив, что рядом с ним на задание бегут его братья: родной брат Максим и двоюродный — Василий. Оказывается, в их семье эта аномалия встречалась довольно часто. По бокам его страховали два надежнейших боевых аппарата, чудо психотронной, медицинской, военной и прочей техники. Могучие, быстрые, неуязвимые. Почти неуязвимые.

Брат Вася не вернулся из Южных гор первым из семьи. Не вышел в условное время в точку сбора. Они с Максимом порывались его искать. Их усыпили и переправили в родимую тайгу.

Брат Максим получил серебряную пулю в голову и осиновый кол в сердце от суеверных крестьян глухой деревушки в Центральной Европе. В сердце цивилизации издревле учились общаться с нечистью, плодившейся в старых горах. Когда они сумели получить назад тело (последствия рейда в прессе списали на локальное землетрясение и лавину), кожа Максима, сожженная святой водой, слезала рваными клочьями.

С того времени Владимир, перекинувшись волком, стал часто убегать далеко в тайгу гонять лосей с дикими собратьями и выть на луну. Когда же в отряде стали появляться первые девчонки, не выдержал, решил бежать.

На задании в Южной Азии он выгрыз свой передатчик, глухо подвывая, выдрал антенну из черепа и долгих две недели, пока подживали раны, отлеживался в сыром полумраке тропического леса. В зеленом аду раны загноились и долго болели.

Что случилось особенного? Погиб очередной «боец невидимого фронта». Не вышел в точку сбора. Утонул в болоте. Сгорел в напалме. Забит до смерти осиновыми кольями. Словил серебряный кинжал. Отравлен чесночным газом. Мало ли что…

Много. Много чего пришлось вынести. Долгими месяцами пробираться на северо-запад. Проникнуть в пресловутое «подбрюшье» России, проползти в горячую точку. Дождаться подходящего боя, снять с убитого парнишки прошитую осколками форму, надеть ее, не морщась от запаха крови и предсмертного пота. Перетерпеть госпиталь и комиссование. Пошагово постепенно приучать себя к мирной человеческой жизни. Найти работу. Полюбить детей. Добиться их доверия.

И все к чертям собачьим. Из-за одной вертлявой сучки.

Но он так долго был один. Но ее повадки так напоминают…

Он приподнялся на локте, вспомнив нечто важное:

— Надо бы в школу зайти. Попрощаться.

— Ты чего? — она аж присела рядом. — С кем прощаться? С этими уродами? Ты посмотри — ни одного же нормального нет. Все с отклонениями… Нам нельзя сейчас вообще нигде показываться. Заляжем на дно на полгодика. Потом проберемся в ближнее зарубежье, лучше на юга. А оттуда уже драла дадим… ну, хоть в Аргентину. А там — вот она, свобода!..

Он понимал, что так правильно. Деньги и документы у них есть. В розыск подавать некому. Но детские глазенки так верили ему…

— Там ребята, — пряча взгляд, тихо сказал он. — Надо предупредить…

— Какие ребята? Эти озабоченные наркоманчики? Да ты знаешь, что Дворников мне на днях заявил?.. Подожди, — быстро стала хватать и собирать разбросанные вещи. — Я с тобой… Горе ты мое. Ничего не умеешь. Ох, хлибну я с тобой лышенька…

Его организм среагировал раньше сигналов тревоги. Молодые симпатичные парни в титановых касках и металлокерамических бронежилетах еще только занимали позиции по периметру школы. А нервная и эндокринная система уже делали свое дело. Независимо от сознания.

Он перешел-перетек в полуживотную форму, стоя в толпе ребят. Те с визгом прыснули в разные стороны. Впереди всех, по направлению к выходу, с перекошенным лицом, выпученными глазами и в задранной до трусов юбке неслась Юлия Иннокентьевна.

На задних лапах он прошел по коридорам, излучая в скопления людей волны паники и страха:

— Уходите! Уходите все! Быстрро! — размахивал передними волосатыми конечностями с выпущенными солидными когтями.