Фредерик Пол - Миллионные дни

Он лениво изучал блондинку, которую звали Сесили, и размышлял о других услугах, предоставленных ею прошлой ночью. Это было прелестно… совершенно прелестно. Но сегодня он чувствовал, что она ему надоела — как и брюнетка, чье имя он не мог сейчас вспомнить, и рыжекудрые двойняшки, и…

Дэндор протяжно зевнул. Проклятье! Почему они все так благоговеют перед ним и всегда стремятся доставить удовольствие? Они ведут себя так, подумал он с кривой усмешкой, что их можно принять за фантазию, сотворенную его воображением — или, скорее, созданную с помощью Имиджикона, величайшего изобретения человечества. Эта мысль показалась ему забавной, и он едва не расхохотался.

— Не правда ли, это чудесно выглядит? — с гордостью заявила Сесили, откинувшись назад, чтобы полюбоваться его законченным педикюром.

Дэндор бросил взгляд на десять сверкающих объектов, венчающих его пальцы, и скорчил гримасу. Ничего глупее он не мог себе представить. Его раздражение усилилось, когда Сесили наклонилась и стала покрывать страстными поцелуями его правую ногу.

— О Дэндор! — промурлыкала она. — Как я тебя люблю! Дэндор подавил желание отвесить хороший пинок по круглому маленькому задику Сесили с помощью той самой ноги, на которую она изливала свою нежность. Он справился с искушением, потому что даже в подобные моменты, когда его жизнь с этими женщинами начинала казаться ему нереальной, он старался быть добрым к ним. Хотя их преклонение и обожание надоели ему до смерти, он все же старался быть добрым.

Итак, вместо того, чтобы пнуть Сесили, он только зевнул.

Эффект был почти таким же. Голубые глаза Сесили расширились от страха; брюнетка тоже подняла встревоженный взгляд от кисти винограда, которую она очищала.

— Ты… ты собираешься покинуть нас? — прошептала Сесили дрожащими губами.

Он снова зевнул и небрежно погладил ее златокудрую головку:

— Совсем ненадолго, дорогая.

— О Дэндор! — жалобно простонала брюнетка. — Ты разлюбил нас?

— Нет, конечно, но…

— Дэндор, пожалуйста, не уходи, — просила Сесили, вцепившись в его ногу. — Мы сделаем все, чтобы ты был счастлив!

— Я знаю, — сказал он, отбирая свою ногу и потягиваясь. — Вы обе очень милы. Но иногда я ощущаю тягу к…

— Прошу тебя, останься, — умоляла брюнетка, падая у его ног. — Мы устроим вечеринку с шампанским. Мы сделаем все, что ты пожелаешь. Мы возьмем еще девушек… Я буду танцевать для тебя…

— Я очень сожалею, Дафна, — сказал он, вспомнив наконец ее имя, — но все эти девушки начинают казаться мне какими-то нереальными… И когда такое происходит, я должен идти.

— Но… — Сесили зарыдала так бурно, что едва могла говорить, — когда ты покидаешь нас… это все равно… как будто… нас выключили из жизни…

Ее слова несколько его опечалили, потому что в определенном смысле это соответствовало истине. Когда он уходил, он как будто бы отключал их. Но было ли это правдой или нет, он не мог ничего с этим поделать; сейчас он чувствовал непреодолимую тягу к другому миру.

Он бросил последний взгляд на потрясающую роскошь своего величественного дворца, на своих прекрасных женщин, на теплое солнце, светящее сквозь окна, — и затем ушел.

Первое, что он услышал, вынырнув из Имиджикона, было дикое завывание ветра; первое, что он ощутил — леденящий холод. Затем до его слуха донесся раздраженный крик жены.

— Наконец-то ты изволил появиться, негодный мозгляк! — пронзительно завопила Нона. — Самое время, недомерок: тебе придется потрудиться!

Итак, он был на Нестронде; он снова вернулся в ледяной ад колониального мира на краю вселенной. Он часто думал, что никогда не сможет вернуться… Но вот он опять здесь… опять на Нестронде и опять с Ноной.

— Ты отсутствовал достаточно долго, — заявила Нона. Она была рослой костлявой женщиной со свалявшимися черными волосами и широким плоским лицом с тонкими губами. Неровные желтоватые зубы тоже не украшали ее физиономию.

«Боже, как она уродлива!» — подумал он. По сравнению с ней Сесили и все прочие выглядели богинями.

— Неплохо, что ты наконец заявился, потому что тут бродят ледяные волки и нам нужен торф, чтобы поддерживать огонь, и еще…

Дэндор стоял и слушал, как она оглашает длиннейший список необходимых дел. Почему бы ей, думал он, не нагрузить чем-нибудь полезным одного из своих приятелей из поселка у горных разработок? Он знал, что ее любовники постоянно крутились тут, когда он отсутствовал. Нона была так же вероломна, как и уродлива. А на планете, где на двадцать мужчин приходится одна женщина, даже для нее представлялось немало удобных случаев.

— …и еще надо починить крышу на сарае для скота, — наконец закончила она. Так как он ничего не ответил, она придвинулась ближе и заглянула ему в лицо. — Ты слышишь меня? Я говорю, что все это нужно сделать!

— Да, я слышу, — кивнул он.

— Тогда не стой тут, как идиот. Садись завтракать, а затем выметайся и берись за работу!

На завтрак был толстый жирный ломоть прогорклой свинины и миска тепловатой овсянки. Задерживая дыхание, Дэндор справился с едой. Затем он натянул свой теплозащитный костюм, набросил меховую накидку и двинулся к двери.

— Подожди, болван! — крикнула Нона, выуживая из кучи хлама на столе лицевую маску. — Ты хочешь отморозить свой нос?

Он быстро напялил маску, чтобы она не заметила его сердитой гримасы, открыл дверь и шагнул наружу. Ветер ударил ему в лицо, швыряя в маску зазубренные кристаллики льда. Это был Нестронд!

Боже мой, почему именно Нестронд? Обозревая унылый ландшафт, он со страстной тоской подумал об относительном тепле только что покинутой хижины. Он подумал о черном ящике, который стоял в углу его убогого жилища. Это был Имиджикон; и стоило сделать только несколько шагов, чтобы…

Но нет, он еще не мог вернуться обратно. Слишком много дел надо было тут выполнить. Итак, вскинув топор на плечо, он двинулся через кучи замерзших отбросов и мусора к древнему торфяному болоту, где жители поселка добывали топливо.

Все долгое утро он резал промерзший торф и складывал его в кучи. Вокруг него ярился ветер; жестокий холод превращал каждый вдох в смертную муку. Наконец, когда на мгновение выглянуло бледное желтое солнце и Дэндор увидел, что оно стоит прямо над его головой, он собрал большую вязанку полуокаменевших веток, тяжелых, как кирпичи. Взвалив хворост на спину, он двинулся обратно к убогим хижинам Нестронда.

Нона грохнула на стол миску с жидким супом и сунула ему кусок черствого хлеба; это называлось обедом. Он молчаливо выхлебал суп и отправился на задний двор копать новую выгребную яму. По сравнению с этим занятием его утренняя работа была легким отдыхом. Казалось, что земля, которую он долбил, замерзла еще в те времена, когда Нестронд сделал первый виток по орбите вокруг своего скупо греющего солнца. К вечеру его спина и ноги мучительно ныли от боли. Яма была выкопана на один фут, когда наступила ночь и он прекратил работу. Пошатываясь, Дэндор отправился в хижину; в голове у него была только одна мысль — спать.