Уолтер Тевис - Невезение

До дома он тем не менее добрался благополучно, до квартиры — тоже. Войдя в гостиную, он увидел лежавшую на полу картину: кошки все-таки свалили ее да еще и смазали весь угол. Наверное, успели даже поваляться на ней. Однако ни одной из них не было видно. Со времени отъезда Джанет они так и не появлялись.

Но о картине Хэролд сейчас не думал. У него были дела поважнее. Из ума никак не шел французский фильм и этот парень на мотоцикле.

Хэролд вспомнил, что в кладовке, где Джанет держала пылесос, на самой верхней полке, позади коробок со свечами и электролампочками, лежал такой же, как у этого парня, красный пластиковый шлем. Джанет никогда ему о нем ничего не говорила, а сам он не расспрашивал. Он и забыл о нем, после того как впервые, несколько месяцев назад, увидел его, ища подходящее местечко для своего уже распакованного чемодана.

Он поставил на подоконник пакет с бутылками, принесенными из бара, и глянул в окно на стройку, где трудились рабочие в коричневых безрукавках. Затем привычным движением ногтя поддел фольгу на горлышке одной из бутылок. Вылетев, хлопнула пробка. Хэролд достал из буфета стакан и до половины налил в него виски, постоял, задумчиво глядя на стройку. Ремонт, как ни странно, уже заканчивался. В оконных рамах появилось стекло, а ведь в прошлое утро его еще не было. Лист фанеры, положенной у входа, убрали, и взгляду открылись мраморные ступени. «Кис-кис-кис!» — резко обернувшись, позвал Хэролд, глядя в сторону спальни. В ответ ни звука. «Кис-кис-кис!» — снова позвал он. Но кошки не появлялись.

В кухне рядом с телефоном стоял стул с красными ножками. Держа в одной руке стакан с нетронутым виски, Хэролд другой рукой подхватил стул и направился через всю квартиру к кладовке. Поставив на одну из полок стакан, он установил в проходе стул и осторожно поднялся на него. Красный шлем лежал на прежнем месте, покрытый сверху легким слоем пыли. Хэролд достал его и обнаружил внутри какой-то сверток. Все еще стоя на стуле, вынул его и, развернув, увидел коричневую безрукавку. Она была вся в пятнах. Очень похожих на пятна крови. Хэролд осмотрел шлем изнутри. Там тоже были пятна. И еще там оказалась голубая ленточка с надписью «Поль Бандель — Париж». Хэролд вспомнил, как однажды в постели Джанет назвала его Полем. «Ах ты ж сукин сын!» — выругался Хэролд.

«Мне — знать, а вам — узнать», — повторил он и уже, спрыгивая со стула, хотел было выйти из кладовой, как вспомнил о стакане с виски, поставленном на полку. Он взял его, отнес в ванную и вылил в унитаз. Потом пошел в гостиную и глянул в окно. Смеркалось, на 63-й не было ни души. Хэролд поднял раму повыше и высунулся в окно. Справа от него были видны угол Мэдисон и несколько человек в коричневых безрукавках. Один из них махал ему рукой. В ответ Хэролд взял с подоконника пакет с виски и, подержав мгновение на весу, разжал пальцы. Он слышал, как бутылки разбились и подумал о человеческом теле, разбивающемся на мотоцикле. Во Франции? Ну, конечно, во Франции.

Вот и еще четверо вышли из-за угла Мэдисон и двинулись по направлению к нему. Руки в карманах, слегка наклонив друг к другу головы, словно они о чем-то тихонько договариваются. «Зачем они шепчутся? — подумал Хэролд. — Я все равно ничего не слышу».

Он выпрямился, перелез через подоконник и уселся на него, свесив ноги наружу. Снова глянув на приближающуюся четверку, он с усилием, но громко, произнес: «Поль». Они были сейчас прямо под ним, сгрудившись и что-то шепча, и как будто совсем не замечали его.

Хэролд, вздохнув всей грудью, сказал еще громче: «Поль». Непонятно откуда взялись силы, чтобы произнести это имя громко, отчетливо и уверенно. «Поль, — крикнул он. — Поль Бандель».

И тут эти четверо внизу задрали головы, в выражениях их лиц появились растерянность и страх. «Ты, Поль Бандель, — продолжал кричать Хэролд, — отправляйся во Францию, в свою могилу».

Четверка стояла на месте, словно прикованная. Хэролд взглянул в сторону Мэдисон. Двое из шедших к его дому как шли, так и замерли в самой гуще движения.

Лица четверых внизу все еще были обращены вверх, к нему, в безмолвном призыве умолкнуть. Но голос Хэролда ответил на этот немой призыв твердо и ясно: «Поль Бандель, тебе пора вернуться во Францию».

Тут все четверо опустили головы и отвели глаза — и от него, и друг от друга. Обмякнув всем телом они как-то уныло начали расходиться: их словно стало вдруг относить друг от друга в разные стороны прочь от его дома.

Из открытой кладовки показались, мяукая, заспанные кошки, наверное, хотели есть. Хэролд накормил их.

Он как раз восстанавливал на картине смазанные места, когда раздался телефонный звонок. Звонила Джанет. Она была явно в хорошем настроении и спросила, понравился ли ему суп с цуккини.

— Превосходный, — сказал Хэролд, — я его ел холодным.

Она рассмеялась.

— Хорошо хоть, не сильно подгорел. А как тушеная телятина?

При звуке французских слов — а Джанет назвала это блюдо по-французски — у Хэролда больно свело желудок. Это была боль раздражения и ревности. Усилием воли он справился с ней.

— Только что поставил в духовку, — ответил он. — Телятина у меня сегодня на обед.