Говард Лавкрафт - Узник фараонов

Я почувствовал дикий ужас египетской античности и раскрыл жуткий союз, который она установила вечность назад с могилами и храмами мертвецов. Я видел призрачные процессии жрецов с бычьими, соколиными, кошачьими, ибисовыми головами, идущие нескончаемой вереницей в подземных лабиринтах и гигантских пропилеях, в сравнении с которыми человек не более, чем насекомое, и дарящие бесконечные жертвоприношения неописуемым богам. Каменные колоссы шагали в бесконечной ночи и вели за собой орды ухмыляющихся сфинксов до берегов темных рек со стоячей водой. И за всем этим я ощущал невыразимое недоброжелательство примитивной некромантии, черной и аморфной, жадно ищущей меня ощупью в темноте, чтобы подавить во мне разум, который осмелился ей противостоять. В моем спящем мозгу сформировалась картина ненависти и зловещего преследования. Я ощутил черную душу Египта, указывающего на меня и зовущего меня неслышным шепотом в древние катакомбы фараонов. Затем неясные образы стали принимать человеческие облики, и я увидел моего гида Абдула Рейса в королевской тунике с отвратительной ухмылкой Сфинкса и понял, что его черты были чертами лица Хефрена Великого. Я смотрел на худую и холодную руку Хефрена, руку, которую я уже видел у диоритовой статуи в Каирском музее. Я удивился и чуть не закричал, узнав руку Абдула Рейса. Эта рука! Это объятие и холод саркофага! Смертельный лед древнего Египта, Египта кладбищ и ночей... Эта желтая лапа... Странный шепот по поводу Хефрена.

В этот момент я начал пробуждаться или по крайней мере выходить из коматозного состояния, в котором находился. Я вспомнил бой на вершине пирамиды, предательство бедуинов, их нападение, мой ужасный спуск на конце веревки в скалистые бездонные глубины, мое бессмысленное, головокружительное погружение в ледяное пространство с затхлым запахом гниения. Я почувствовал себя лежащим на сыром каменном полу, веревки глубоко впились в мое тело. Было холодно, и мне показалось, что надо мной дует легкий ветер. Ушибы и порезы об острые края стенок колодца заставляли меня жестоко страдать, а ветерок еще больше усиливал боль. Малейшее движение доставляло мне невыносимые муки. Повернувшись, я почувствовал, что веревка, на которой меня спустили, оставалась натянутой. У меня не было ни малейшего представления о глубине, на которой я находился. Я знал, что темнота, окружавшая меня, была кромешной или почти таковой, ведь ни единый луч света не проникал под подвязку, закрывающую мне глаза. Казалось, будто я стою среди огромного пространства, вероятно в подземной часовне Хефрена Старого, в храме Сфинкса. А может это был внутренний коридор, который гиды не показали мне во время утреннего посещения, и откуда я мог бы легко выбраться, если бы удалось найти дорогу к заколоченному входу. Это было бы трудной задачей, но все же не труднее тех, что я уже решал.

На первом этапе следовало освободиться от связывавших меня пут, повязки и кляпа. Я знал, что это была посильная работа, ведь знатоки более искусные, нежели арабы, пытавшиеся связать мои руки и ноги самыми различными способами, ни разу не смогли поставить меня в тупик - знания и опыт всегда выручали. Затем мне в голову пришла мысль, что арабы могут дожидаться у входа, чтобы наброситься на меня, если заметят мою удачную попытку выпутаться из веревки. Естественно, все это могло быть при условии, что местом моего заключения является храм Сфинкса Хефрена. Отверстие в потолке не должно в этом случае находиться далеко от входа. Правда, во время моего дневного визита я не видел никакого отверстия, но знал, что среди песков его можно было просто не заметить.

Размышляя над все этим, лежа обессиленный и связанный на каменном полу, я почти забыл весь ужас моего спуска и шок, ставший причиной комы, в которой недавно находился. У меня была лишь одна мысль - перехитрить арабов. Итак, я решил избавиться от пут как можно быстрее, стараясь не дергать за веревку, что сразу же выдало бы мои усилия. Но принять такое решение было проще, нежели его выполнить. Несколько предварительных попыток показали мне, что сделать это без определенных резких движений невозможно. Мои действия привлекли внимание бедуинов, и я почувствовал, как моток веревки упал на меня. Очевидно, они заметили мою попытку освободиться и уронили конец веревки, спеша, возможно, к вероятному входу в храм, чтобы там подло подстеречь меня. Но вскоре эта мысль исчезла, и чувство первобытного сверхъестественного страха охватило меня, нарастая по мере того, как я вырабатывал свой план.

Я уже сказал, что веревка обрушилась на меня. Теперь же она продолжала скапливаться непонятным образом. Пеньковая лавина наполовину погребла меня под собой. Вскоре я был полностью завален и начал задыхаться, а веревка все продолжала падать. Мое сознание вновь помутилось, я тщетно попробовал сопротивляться. Ни мои мучения, выходившие за пределы человеческих возможностей, ни жизнь и дыхание, медленно покидающее меня, не тревожили меня так, как желание понять, что же означала эта сверхъестественная длина веревки. Я находился, конечно же, на огромной глубине. Безоружный, измученный я лежал в безымянном подземелье в центре планеты. Вторично я погрузился в милосердное забвение. Когда я говорю "забвение", это вовсе не означает отсутствие снов. Напротив, страшные видения преследовали меня. Господи! Если бы я только не читал столько вещей по египтологии до своего приезда в эту страну, источник тайны и страха!

Второй приступ забытья снова наполнил мой спящий мозг ужасающими секретами древней страны. Случайно ли, но мои мысли вертелись вокруг древних понятий мертвых, их пребываний в душе и теле по ту сторону таинственных могил, казавшихся скорее домами, нежели местами для погребения. Во сне я вспомнил особенно сложное сооружение египетских гробниц и те исключительно странные доктрины, которые оказывали главное влияние на их конструкцию. Лишь смерть и души умерших царили в этих храмах.

Египтяне верили в воскресение тела и с особой тщательностью бальзамировали его, сохраняя жизненно необходимые человеческие органы в герметично закрытых глиняных горшках. Они равно верили в два других элемента: душу, которая после суда Осириса селилась в стране Элусов, и темную и зловещую Ка или основу жизни, блуждающую во внутреннем и внешнем мире и требующую время от времени доступа к хранящимся телам, чтобы потреблять еду, принесенную жрецами и родственниками в погребальную часовню, и иногда - как об этом говорили шепотом - чтобы уносить тела или их деревянные копии, похороненные здесь же, для исполнения опасных и особенно отталкивающих обрядов. В течение тысячелетий эти тела хранились здесь великолепно скрытые, с остекленевшими глазами, смотрящими в потолок, в ожидании дня, когда Осирису угодно будет соединить вместе Ка и душу и проводить несгибаемые легионы мертвецов из поземного царства сна. Это было бы славное воскрешение, но души не были избраны, а все могилы были поруганы. Все это могло вызвать страшные аномалии. Даже сегодня арабы тихонько говорили о неосвященных собраниях и непристойных культах в потерянных безднах, которые могут посещать лишь бездушные мумии, да невидимая крылатая Ка.