Евгений Лукин - Монумент

Он что-то увидел за моим плечом, и лицо его выказало раздражение.

– Слушай, – сказал он сквозь зубы. – Будь другом, кинь ты в него чем-нибудь! Замучился уже в них кидать…

Я оглянулся. Метрах в десяти от нас по тротуару разгуливал голубь.

– За что-ты их так?

– Гадят, – ответил он просто и устало. Подумав, добавил: – Собак тоже развели… Никогда столько собак в городе не было…

– А собаки-то что тебе сделали? – удивился я, но тут же сообразил, что может сделать собака, если памятник стоит прямо на асфальте.

Левушка сосредоточенно разглядывал свободный карниз ближайшего здания.

– Левка! – сказал я с тоской. – Что с тобой стало! Чего ты всем этим достиг? Татьяна тебя ищет – с ног сбилась… Милиция розыск объявила…

– Ничего, – жестко ответил он. – Пусть знают! А то привыкли: Недоногов!.. Что с ним церемониться? Можно прикрикнуть, можно настроение дурное на нем сорвать – все можно! За что его уважать, Недоногова? Подвигов не совершал, карьеры не сделал, зарабатывать как следует – не научился! А теперь… Ишь, засуетились! Ро-озыск…

Он повернулся ко мне, перестав на секунду моргать.

А глаза-то ведь, как известно, зеркало души. Этой секунды мне вполне хватило, чтобы понять: Левушка врал. Не обида – другое мешало ему вернуться к людям.

Левушка, мраморный Левушка, Левушка-легенда, «каменный гость» боялся встречи с Татьяной!.. И, похоже, не только нс ней. Вот почему он так растерялся, увидев меня. Ясно же: стоит ему появиться на людях не в бронзе и не в граните, стоит ему произнести первую фразу, как все поймут, что никакой он, к черту, не монумент, а прежний Левушка, вечно теряющийся в спорах и робеющий перед женой.

– Лева, – твердо сказал я. – Давай честно. Тебя ищут не потому, что людям делать нечего. Ты нам нужен, Лева! Татьяне, ученым…

– Следователю, – мрачно подсказал он.

– Следователь вчера сравнил тебя с Колумбом.

– Оригинально… Это что же, общественное мнение?

– А ты, значит, уже выше общества? – задохнувшись от злости, спросил я. Робости моей как не бывало. – А для кого, позволь узнать, ты натыкал кругом все эти памятники? Не для общества? Кому ты доказываешь, что не ценили тебя, не разглядели? Кому?

– Себе! – огрызнулся он.

– Врешь, – спокойно сказал я. – Врешь нагло. Если в один прекрасный день люди перестанут замечать твои статуи, тебе конец!

Левушка молчал. Кажется, я попал в точку. Теперь нужно было развивать успех.

– Лева, – с наивозможнейшей теплотой в голосе начал я. – Прости меня, но все это – такое ребячество!.. Да поставь ты себе хоть тысячу монументов – все равно они будут недействительны! Да-да, недействительны! Монументы ни за что!.. И неужели эти вот самоделки… – Я повернулся к Левушке спиной и широким жестом обвел уставленную изваяниями улицу, – неужели они дороже тебе – пусть одного, но, черт возьми, настоящего памятника!.. За выдающееся открытие от благодарного человечества!

Левушка молчал, и я продолжал, не оборачиваясь:

– Ну хорошо. Допустим, ты в обиде на общество. Кто-то тебя не понял, кто-то оборвал, кто-то пренебрег тобой… Но мне-то, мне! Лучшему своему другу – мог бы, я думаю, рассказать, как ты это делаешь!..

Я обернулся. Передо мной стояла мраморная Левушкина статуя и показывала мне кукиш.

– Черт бы драл этого дурака! – в сердцах сказал я, захлопнув за собой входную дверь.

– Ты о ком? – поинтересовалась из кухни жена, гремя посудой.

– Да о Недоногове, о ком же еще!..

Посуда перестала греметь.

– Знаешь что! – возмущенно сказала жена, появляясь на пороге. – Ты сначала сам добейся такого положения! Только ругаться и можешь!

Вот уж с этой стороны я удара никак не ожидал.

– Оля! – сказал я. – Оленька, опомнись, что с тобой! Какое положение? О каком положении ты говоришь?

– А такое! – отрубила она. – Сорок лет, а ты все мальчик на побегушках!

Нервы мои были расстроены, перед глазами еще маячил мраморный Левушкин кукиш, тем не менее я нашел в себе силы сдержаться.

– По-моему, речь идет о Недоногове, а не обо мне! Так какое у него положение? В бегах человек!

– Он-то в бегах, – возразила жена, – а Татьяне вчера профессор звонил. Член-корреспондент из Новосибирска.

– Да знаю я этого профессора, – не выдержав, перебил я. – Не раз с ним беседовал…

– Молчи уж – беседовал!.. И профессор интересовался, не собирается ли недоноговская Машка подавать заявление в Новосибирский университет. Ты понимаешь?

– Ах, во-от оно что… – сообразил я. – Значит, он думает, что это передается по наследству? Молодец профессор…

– Профессор-то молодец, а Мишка через три года школу кончит.

– Что тебе от меня надо? – прямо спросил я.

– Ничего мне от тебя не надо! Пей свое пиво, расписывай свои пульки… А где банка?

– Разбил.

– Наконец-то.

– О ч-черт! – Я уже не мог и не хотел сдерживаться. – Что ты мне тычешь в глаза своим Недоноговым! Какого положения он достиг?

– Не ори на меня! – закричала она. – Просто так человеку памятник не поставят!

– Оля! – в страхе сказал я. – Господь с тобой, кто ему что поставил? Он сам себе памятники ставит!

– Слушай, не будь наивным! – с невыносимым презрением проговорила моя Оленька.

Черт возьми, что она хотела этим сказать? Что великие люди сами отливают себе памятники? В переносном смысле, конечно, да, но… Не понимаю…

Я расхаживаю по пустой квартире и никак не могу успокоиться. Нет, вряд ли следователь додумался до Колумба сам. Это его кто-то из ученых настроил…

Левушке не в чем меня упрекнуть. Я молчал о кирпичной статуе, пока он не сотворил при свидетелях вторую – ту, что сидит в отделе. Я выгораживал его перед капитаном и перед Татьяной. Я ни слова не сказал Моторыгину и вообще до сих пор скрываю, дурак, позорные обстоятельства, при которых Левушка овладел телепортацией.

Поймите, я не к тому, что Левушка – неблагодарная скотина (хотя, конечно, он скотина!), я просто не имею больше права молчать, пусть даже на меня потом повесят всех собак, обвинят в черной зависти и еще бог знает в чем…

Со двора через форточку доносятся возбужденные детские голоса. Это у них такая новая игра – бегают по двору, хлопают друг друга по спине и кричат: «Бах! Памятник!» И по правилам игры тот, кого хлопнули, должен немедленно замереть.

Хотим мы этого или не хотим, но Левушка сделался как бы маркой нашего города. Возникло нечто, отличающее нас от других городов.

Правда, по району ходит серия неприличных анекдотов о Льве Недоногове, а один раз я даже слышал, как его обругали «каменным дураком» и «истуканом», но это, поверьте, картины не меняет.

Взять, к примеру, мраморного Левушку, что сидит за столом у нас в отделе, – кто с него пыль стирает? Я спрашивал уборщицу – она к нему даже подойти боится. Значит, кто-то из наших. Кто?