Иван Беляев - Галобионты

Жаркой душной августовской ночью девяносто третьего года по коридору четвертого этажа здания Безопасности спокойной, но решительной походкой шел Дзержинец – сухощавый мужчина, небольшого роста, крепкий и энергичный. Никто не обратил внимания, что в запыленном сейфе в углу четыреста тридцать девятого кабинета стало на одну папку меньше.

Он плыл очень быстро, быстрее, чем когда-либо в своей жизни. Хозяин говорил ему однажды, что он использует далеко не все возможности своего организма. И только теперь он поверил в это.

Усталости не ощущалось. Напротив, ему казалось, что он безо всякого труда способен проплыть еще многие километры. Но ему больше не нужно было плыть. Теперь он должен был идти. Ноги, ступая по холодному сырому песку, с непривычки подворачивались. Однако он знал, что скоро это пройдет.

После неприятно теплой воды прохладный воздух взбодрил его. Он всегда предпочитал теплу холод. Накрапывал холодный мелкий дождь. Капли стекали по его нагим плечам, наводя на мысль о том, что необходимо позаботиться об одежде. Не то, чтобы ему не нравилось ощущать на своем теле покалывание дождевых струй, просто он хорошо помнил, что людям свойственно прятаться от дождя, а значит, ему следовало поступать также.

Он был сильно голоден. Пожалуй, никогда раньше организм не требовал пищи так настоятельно. Это чувство не столько раздражало его, сколько приносило удовольствие от предвкушения наслаждения – не зря он столько времени берег аппетит.

Было и еще одно удивительное, но довольно приятное чувство. Он сам не мог объяснить себе его природу. Сердце поминутно учащало биение. Дыхание вдруг обрывалось, а по телу пробегала странная мелкая дрожь.

«Что это? – думал он, шагая по мокрому песку. – Страх? Нет, не похоже. Усталость? Нет, я совсем не устал, в этом я уверен…»

Удивительное чувство то ослабевало, то нарастало с еще большей силой, заставляя его снова и снова искать объяснение.

Вдруг ему почудилось, что он нашел отгадку.

– Это нетерпение, – в голос произнес он и отшатнулся от звука собственного голоса – таким непривычно громким он показался.

– Да, это нетерпение, – повторил он, наслаждаясь тем, что может так явственно слышать себя, – я очень хочу поскорее оказаться в Большом Городе.

Стоило ему произнести эти слова, как сердце вновь подскочило к самому горлу, кровь ударила в голову, вызвав ощущение тепла на щеках. Если бы он мог видеть себя со стороны, то заметил бы, как покраснели его смуглые щеки.

Где-то в глубине его существа смутно шевельнулось осознание того, что его внутреннее состояние никак нельзя назвать похвальным.

– Так не должно быть! – сказал он, сдвинув густые черные брови.

Он не знал, как, собственно, должно быть, равно как не имел представления о том, как быть не должно. Это еще более обескураживало и раздражало.

– Нельзя быть бесчувственным, – говорил Хозяин, – но надо уметь всегда держать свои чувства под строжайшим контролем.

Ему казалось, что нет ничего легче этого. Гораздо труднее, на его взгляд, было продержаться две, а то и три недели без пищи, терпеть невыносимый холод или другие лишения. А тут получается, что какое-то детское волнение выбивает его из колеи, выделывая с сердцем всякие непонятные штуки.

Раздражение усиливалось, и, наверное, именно по этой причине он и был так беспощадно свиреп с теми людьми, которых увидел на берегу. Это были рыбаки. Двое мужчин, довольно пожилых. Тот, что повыше, – сухопарый и совершенно лысый. Капюшон матросского бушлата то и дело сваливался с его головы, открывая блестящую от дождя плешь.

Второй был невысоким коренастым брюнетом. На его голове красовалась военного образца фуражка с погнутым козырьком.

Разумеется, это были рыбаки. Он уже успел повидать немало людей, проводящих массу времени за смешным занятием: удить рыбу при помощи этих смешных длинных приспособлений. Рассмотрев их, он решил, что размеры обоих будут для него вполне подходящими.

Мужчины тащили черную надувную лодку. Едва завидев оранжевую легковушку старой модели, он ринулся обратно в воду, так как на пустынном берегу спрятаться было абсолютно негде. Да и совладать с ними будет легче в воде, решил он, погружаясь в посеревшую от дождя морскую гладь.

Он дождался, пока рыбаки, достигнув берега, усядутся в лодку и отплывут на порядочное расстояние. Потом решил действовать.

Вынул из-за кожаного пояса нож с длинным немного изогнутым лезвием и, зажав его в правой руке стремительно поплыл к лодке. Когда над головой показалось черное днище, он занес руку и проткнул его ножом, располосовав почти надвое. Раздались крики. Он вынырнул, ухватившись за борт, проткнул ближайший к нему баллон. Нескольких мгновений хватило на то, чтобы продырявленный борт сдулся и лодка почти полностью погрузилась под воду. Один из рыбаков ухватился за уцелевший баллон, второй барахтался рядом.

Все еще не понимая, в чем дело, рыбаки продолжали кричать во весь голос. Ближе к нему находился сухопарый. Он схватил его за капюшон бушлата и притянул к себе. Его глаза встретились с диким взглядом, в котором стояло испуганное недоумение.

На мгновение его охватила нерешительность. Рука с ножом, занесенная над рыбаком, замерла. Оказалось вдруг, что убить человека сложнее, чем существо, не обладающее способностью смотреть на тебя осмысленным взглядом. Неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы не рука сухопарого, впившаяся ему в горло. Стряхнув ее с себя, словно детскую ручонку, он, не медля больше ни секунды, вонзил лезвие ножа прямо в сонную артерию мужчине.

Потом перевел взгляд на другого. Тот, как оказалось, все это время наблюдал за происходившим на его глазах закланием. Рот коренастого перекосился, блекло-серые глаза округлились, превратившись в блюдца.

По-прежнему держа убитого за капюшон, он двинулся ко второй жертве. Однако применять нож ему не пришлось. Коренастый зашелся было в жутком вопле, но, оборвав его, внезапно погрузился в воду. Когда он подплыл ко второму рыбаку и вытащил его из воды, тот был уже мертв. Видимо, скончался от страха.

Он вытащил мертвых на берег, швырнул их на песок и бросился обратно в воду за лодкой. Нужно было действовать быстро, поскольку, несмотря на раннее утро, на берегу могли появиться другие люди. А убивать еще кого-либо не входило в его планы. По крайней мере, пока.

Он раздел мертвецов донага, после чего перебрал их одежду и обувь, примеряя на себя то одно, то другое. Ему несказанно повезло, что один из рыбаков оказался высоким, а второй – плотным. Сапоги сухопарого, как и свитер коренастого, пришлись ему как раз в пору. Основная проблема заключалась в брюках: одни были слишком узки, другие едва доходили до щиколоток. Наконец, и эта проблема была решена. Натянув сапоги с длинными голенищами, он обнаружил, что в этой обуви невозможно определить длину его штанов и остановил свой выбор на брюках коренастого – в них, по крайней мере, он мог вполне комфортно передвигать нижними конечностями.