Сергей Михайлов - Стрела Аримана. Антология российской фантастики

— Досугу у нас уделено особое внимание, — сказал командир, читая мои мысли. — А как же иначе?! Ведь мы иногда годами не покидаем звездолет. Почти вся жизнь многих членов экипажа проходит здесь, в космосе. Взять хотя бы меня. Корабль — мой дом.

Я кивал, соглашаясь. И тут одна мысль вдруг пришла мне на ум.

— А как же невесомость? Она здесь совсем не чувствуется.

— Искусственная гравитация, — коротко ответил командир. — Это вы должны знать.

— Да, да, что-то такое слышал, — пробормотал я, хотя не имел понятия, что это за штука.

Мы двинулись дальше по коридору, освещаемому призрачным зеленоватым светом. Звук шагов глушили мягкие пластиковые ковры. Идти было легко и приятно. Пахло фиалками.

Корабль словно вымер.

— А где же люди?

Командир звездолета улыбнулся.

— Сейчас время обеда. Все в ресторане. Кстати, ждут нас.

Через минуту мы вошли в ресторан. В канделябрах горели свечи. Камин отбрасывал слабый свет на дубовые панели, покрывающие стены. На небольших столиках — изящные хрустальные вазы с голубыми розами…

Около двадцати человек, среди которых было и несколько женщин, молча ели. При нашем появлении все встали и склонили головы в вежливом поклоне. Командир обвел зал пристальным взглядом и громко произнес:

— Николай Николаевич Нерусский, первый человек с Земли, которому суждено посетить нашу планету. Прошу любить и жаловать. А это, — обратился он ко мне, обводя рукой зал, — наша команда.

— Они что, понимают по-русски? — удивился я. Командир усмехнулся.

— Они понимают мои мысли, а слова предназначены для вас…

Едва мы уселись, неведомо откуда выпорхнул официант и в мгновение ока уставил стол дымящимися кушаниями. Застучали вилки, экипаж продолжил прерванную трапезу. Никто, казалось, не обращал внимания на гостя с Земли.

— Угощайтесь, Николай Николаевич! Вам понравится. У нас отменные повара. Все из натуральных продуктов. Кстати, по части спиртного никаких запретов…

— А можно? — недоверчиво спросил я, почувствовав потребность промочить горло.

— Отчего же нет!

— А что у вас есть?

— Все! И наши напитки, и ваших, земных, хватает… Коньяк? Водка? А может, рейнвейн?

— Водки, пожалуйста. «Золотое кольцо» …если можно.

Как по мановению волшебной палочки, на столе возникла поллитровка со знакомой этикеткой.

— Московского розлива, — прокомментировал командир.

Обед был неземным и в прямом, и в переносном смысле. Никогда прежде я не ел с таким удовольствием.

— За наше знакомство! — провозгласил он, подняв рюмку с водкой. Я ответил тостом за дружбу всех планет и миров.

— Продолжим нашу беседу, — сказал командир после того, как мы несколько утолили голод. — Теперь вы, уважаемый Николай Николаевич, надеюсь, понимаете, каким образом я отчитал своего бортинженера? Вон он, кстати, сидит. Мне вовсе необязательно было терзать и его, и ваш слух не совсем благозвучными словосочетаниями. Еще по одной? Ваше здоровье!.. Понимаете, Николай Николаевич, если вы хотите скрыть свои мысли, стоит лишь заблокировать мозг обычным мысленным приказом — и никто уже не в состоянии будет проникнуть в тайники вашего сознания. Многие так и делают. И правильно. У нас хватает любопытных, получающих удовольствие от копания в. чужих мыслях… Ваше здоровье!..

Откуда-то сверху полились чарующие звуки, и мысли мои сразу приняли иное направление.

— Но, согласитесь… э-э… как вас… — начал было я, но запнулся.

— Какой же я осел! — хлопнул себя по лбу командир. — Я же не представился!.. Арнольд Иванович, — привстав, церемонно произнес он. — Ради бога извините, дражайший Николай Николаевич!

— Арнольд Иванович? Гм…

— Это земной аналог моего имени. Мое настоящее имя слишком сложно для вашего языка. Вообще-то у меня несколько имен, для каждой планеты, населенной разумными существами, — свое. Для вас я Арнольд Иванович… Так что вы хотели сказать мне?

— Согласитесь, Арнольд Иванович, человеческий голос может быть так прекрасен. У нас, на Земле, столько великолепных певцов. Они наша радость, наша гордость. А вы молчите, лишаете себя такой прелести! Голос помогает передать тончайшие интонации, оттенки настроения… Вы, рационалисты, ради выгоды забываете о прекрасном. Как красива речь поэта или оратора! Вы упомянули о языковом барьере. Однако и здесь вы правы лишь наполовину. Положим, я не знаю итальянского, но с каким удовольствием слушаю оперы Россини на его родном языке. Ваши слова напомнили мне бытовавшие в начале века рассуждения о том, что с появлением кинематографа отомрет театр, а фотография вытеснит живопись. И все же театр и живопись процветают. И будут существовать вечно. Это искусство, а искусство нужно и тем, кто его создает, и тем, для кого оно создается.

Арнольд Иванович захлопал в ладоши и рассмеялся.

— Браво, Николай Николаевич! Браво! Положили на обе лопатки. Вы правы, тысячу раз правы. Человеческий голос должен жить, в этом я с вами совершенно согласен. Были и у нас перегибы. Кое-кто ратовал за то, чтобы полностью упразднить живую речь как пережиток прошлого. Но восторжествовала точка зрения так называемых умеренных, совпадающая с вашей. Живая речь необходима как один из элементов эстетического воспитания человека. У нас есть и опера, и эстрада, и фольклор. В конце концов у нас поняли: нужно рациональное сочетание обеих форм общения, они должны не исключать, а дополнять друг друга… А вы молодец! — подмигнул Арнольд Иванович, раскрасневшийся от выпитого. — Прямо в точку попали… Еще по одной?…

Время шло. Я чувствовал себя великолепно, и сам не заметил, как закурил. Спохватившись, я хотел было загасить папиросу, но Арнольд Иванович остановил меня:

— Курите, курите. Я рад, что вы чувствуете себя здесь столь непринужденно. Теперь-то вы убедились, что я вам не враг?

Я кивнул.

— Я рад, что смог заслужить ваше доверие. Буду просто счастлив, если заслужу вашу дружбу.

Мы обменялись крепким рукопожатием. Мировым мужиком оказался этот Арнольд Иванович!

— Рукопожатие двух миров, — прокомментировал этот факт командир.

Обед подошел к концу. Члены экипажа начали покидать ресторан, молча кивая на ходу командиру и мне. Вскоре мы остались вдвоем. Арнольд Иванович широко зевнул и сказал:

— Мы в полете уже два с половиной часа. Через тридцать минут будем на месте.

— Так скоро?! — удивился я. Арнольд Иванович пожал плечами.

— Да в общем-то мы близкие соседи. Каких-нибудь двадцать парсеков.

— Сколько?!

— Мы ведь летим со сверхсветовой скоростью. Понимаете, что это значит?