Тед Чан - Деление на ноль

  Второе озарение снизошло, когда он кричал и бил кулаками в дверь: он испытал дежа-вю. Это был один-единственный раз, когда ситуация пока­залась знакомой, но была при этом гротескно вы­вернута наизнанку. Он помнил, как сам был по ту сторону запертой двери, на крыше здания, и слы­шал, как его друг бился о дверь и кричал ему: «Не делай этого!» И стоя по эту сторону двери в спаль­ню, он слышал, как она плачет, парализованная ужасом точно так же, как был парализован он, ког­да был за дверью сам.

8

  Гильберт однажды сказал: «Если математичес­кое мышление ущербно, где еще нам искать истину и непреложность?»

8a

  Наложит ли попытка суицида пожизненное клей­мо? — спрашивала себя Рене. Она выровняла уголки бумаг у себя на столе. Станут ли ее отныне, пусть неосознанно, считать неуравновешенной или взбал­мошной? Она никогда не спрашивала Карла, не тре­вожили ли его такие мысли, может быть, потому, что не держала на него зла за его несостоявшийся пры­жок. Это случилось много лет назад, и любой, увидев его сегодня, сразу же признал бы в нем здорового человека.

  Но о себе Рене не могла сказать того же. В настоящий момент она не способна связно обсуж­дать математические проблемы, и у нее не было уверенности, сможет ли она когда-нибудь. Увидь сейчас ее коллеги, они бы просто сказали: «Она выдохлась».

  Покончив с бумагами, Рене ушла из кабинета в гостиную. После того как ее формализм обойдет научные круги, потребуется пересмотр признанных основ математики, но затронет это лишь немногих. Большинство поведут себя как Фабризи: механи­чески прочтут доказательство, оно их убедит, но не более того. Так остро, как она, это почувствуют лишь те немногие, кто действительно способен осознать противоречие, постичь его интуитивно. Каллаган был одним из них, в последние дни она часто спрашивала себя, как же справляется он.

  Рене вывела пальцем завиток в пыли на пристав­ном столике у дивана. Раньше она бы стала отвлечен­но продумывать параметры кривой, рассматривать какие-нибудь ее характеристики. Теперь это утратило смысл. Ее картина мира просто рухнула.

  Подобно многим, она всегда думала, что мате­матика не извлекает значение из вселенной, а, на­оборот, придает ей его. Один физический объект не был больше или меньше другого, не был подобным или неподобным, оба просто существовали. Мате­матика была совершенно независима, но на прак­тике наделяла эти предметы семантическим значе­нием, предлагая категории и соотношения. Она не описывала каких-либо внутренних качеств, только давала возможные интерпретации.

  Но теперь это в прошлом. Математика, будучи извлечена из мира физических объектов, становит­ся противоречивой, а формальная теория обяза­тельно непротиворечива. Математика эмпирична, не более того, ну и что тут может заинтересовать?

  Чем ей теперь заниматься? Рене знала человека, который бросил академическую карьеру, чтобы про­давать изготовленные вручную кожаные изделия.

  Она даст себе время, придет в себя. И именно в этом на протяжении последних недель старался по­мочь ей Карл.

8b

  Среди друзей Карла были две женщины, давняя пара Марлена и Анна. Много лет назад, когда Марлена подумывала о самоубийстве, то за поддержкой обратилась не к Анне, а к Карлу. Несколько раз Карл сидел с Марленой ночь напролет, они разго­варивали или просто компанейски молчали. Карл знал, что Анна всегда немного завидовала тому, что у них общее с Марленой, что она всегда задавалась вопросом, какое преимущество позволило ему стать для нее таким близким человеком. Ответ был прост. Это было различие между сочувствием и сопережи­ванием.

  За свою жизнь Карл не раз поддерживал людей в сходных ситуациях. Да, разумеется, он радовался, что может помочь, но дело тут было в большем: казалось логичным и правильным стать на место другого чело­века и почувствовать то, что переживает он.

  До сих пор у него всегда были причины считать сострадание основой своего характера. Он это це­нил, считал себя способным на сопереживание. Но сейчас он наткнулся на то, с чем никогда не встре­чался раньше, и это обнулило и свело на нет все, что обычно подсказывало ему внутреннее чутье.

  Если бы в день рождения Рене кто-то сказал ему, что через два месяца ему выпадет испытать такое, он, не задумываясь, отмел бы саму мысль. За много лет такое, конечно, может случиться — Карл знал, что делает с людьми время. Но за два месяца?

  После шести лет брака он разлюбил ее. Карл ненавидел себя за такие мысли, но факт оставался фактом: она изменилась, и он не понимал ее и не знал, как ей сопереживать. Интеллектуальная и эмо­циональная жизни Рене были нерасторжимо пере­плетены, а сейчас последняя оказалась для него недо­сягаема.

  Включилась его рефлекторная реакция прощать, подсказывая, что нельзя требовать от мужа, чтобы он продолжал оказывать поддержку в любом кризисе. Если жена внезапно поддалась душевной болезни, оставить ее грех, но грех простительный. Остаться означало бы принять совсем другие отношения, а это не каждому по плечу, и Карл в такой ситуации никог­да никого бы ни осудил. Но у него в голове всегда маячил невысказанный вопрос: «Что бы сделал я?» И его ответом всегда было: «Я бы остался».

  Лицемер.

  Хуже всего, он такое пережил. Он был поглощен собственной болью, он истощал терпение других, и некто его вынянчил. Его уход от Рене неизбежен, но это будет грех, который он не мог бы себе простить.

9

  Альберт Эйнштейн однажды сказал: «Положе­ния математики в той мере, в какой они описывают реальность, небесспорны; в той мере, в какой они бесспорны, они не описывают реальность».

9a = 9b

  Карл лущил белую фасоль для обеда, когда на кухню вошла Рене.

  — Мы можем минутку поговорить?

  — Конечно.

  Они сели за стол. Она смотрела нарочито в окно: ее привычное начало серьезного разговора. Внезапно ему стало страшно от того, что она сейчас скажет. Он не собирался говорить ей, что уходит, до тех пор, пока она не поправится окончательно, не раньше чем через пару месяцев. Сейчас еще слишком рано.

  — Я знаю, это не было очевидно...

  Нет, мысленно взмолился он, не говори этого. Пожалуйста, не надо.

  — ...но я очень благодарна, что ты со мной. Пронзенный болью, Карл закрыл глаза, но Рене, по счастью, все еще смотрела в окно. Это будет тяжко, так тяжко. Она продолжала:

  — У меня в голове такое происходило... — Она помедлила. — Я ничего подобного и вообразить себе не могла. Будь это обычная, нормальная депрессия, знаю, ты бы понял, и вместе мы бы справились.