Виталий Чернов - Сын розовой медведицы

Урумгай побрел к становищу, ощущая небывалую слабость в ногах. Когда он вошел в юрту, то увидел жену, разметавшую в смертном одиночестве черные руки. Лицо ее, со стиснутыми зубами, тоже было неузнаваемо черным.

Он попятился, коснулся руками земли в знак прощания с умершей и, пошатываясь, пошел к тюку, из которого вечером тянул с сыном кошмы. Там он взял остатки мяса, захватил черный казан и все это унес к ключу. Затем он вернулся, раздул костер и подложил несколько головешек к кибитке, добавив сучьев сухой арчи. Огонь скоро разгорелся и запахло жженой овечьей шерстью. Вся остальная утварь, которой он касался, тоже полетела в огонь. Так всегда делали, если в каком-нибудь из кочующих родов появлялась чума. Так решил сделать и Урумгай. Он знал, что черная смерть боится только огня и только огонь может опалить у смерти ее черные крылья.

Потом он варил мясо. Но делал это не для себя. Внутри у него жгло все сильнее и сильнее, и все чаще он гасил в себе палящий огонь холодной водой.

Проснулся Садык. Может быть, учуял гарь горящей кибитки, может быть, сон его, обычно крепкий по утрам, как у всех детей, оборвался каким-нибудь страшным видением. Он проснулся, глянул на горящую большим костром кибитку и закричал:

- Ата-а!

- Я здесь! - громко ответил отец. - Сейчас сварится мясо. Ты будешь есть, а я уйду, чтобы прогнать злого духа, который зажег нашу кибитку. Лежи на месте, иначе злой дух сожжет и тебя.

Садык захныкал, но встать с кошмы побоялся. Он только смотрел то на отца, который варил мясо, то на полыхающую в стороне юрту. Ему трудно было постигнуть происходящее, хотя обостренное чутье ребенка, растущего среди девственной природы, полной опасностей, подсказывало, что происходит что-то необычное и страшное. Самая добрая из бабушек, Салима-биче, не раз говорила ребятишкам о каких-то таинственных дивах, джес-канганах, имеющих медные когти. Наверно, они-то и были злыми духами. И вот теперь один из них завладел их юртой и пожирает ее огнем. Но в юрте оставалась мать, значит, и ею завладел джес-канган.

А Урумгай все варил и варил мясо. К нему на вкусный запах опять сбежались голодные собаки и, поджав хвосты, сидели на задних лапах, терпеливо ожидая подачки.

Урумгай подумал, потом достал длинным половником два куска и бросил собакам. Псы кинулись и завизжали от обжигающей боли. Они смешно мотали мохнатыми головами, перекатывали лапами по траве горячее мясо, пока наконец оно не остыло. Потом съели и стали ждать еще. Но Урумгай прогнал их и немного погодя сказал сыну:

- Садык! Когда мясо остынет, ты подойдешь и возьмешь, сколько надо. Но никуда не ходи. Я поручаю тебе смотреть за овцами. Сам же я пойду наказывать злого духа, которого зовут черной смертью. Может быть, долго, очень долго меня не будет. Ты все равно не уходи с этого места. Когда придет сюда дядя Ибрай, все расскажешь. Так ли ты понял, как я сказал тебе?

Мальчик опять заплакал. Он не хотел, чтобы отец уходил, потому что злой дух может взять и его, как взял мать и пожрал ее вместе с кибиткой. А Урумгай стоял, покачиваясь, и все не мог уйти. На его плечах уже давно сидела черная смерть. Надо было обязательно уйти подальше от становища, чтобы маленький Садык не коснулся его, когда он будет лежать мертвым. Урумгай еще раз, сотворя молитву, попросил аллаха сохранить сына. Потом медленно побрел в сторону догорающей кибитки и вскоре исчез из виду.

Садык остался один...

* * *

Спустя два дня к погибшему становищу Урумгая прикочевал Ибрай со своим родом. Еще издали понял, что в становище брата что-то случилось. Сперва решил, что на него напали хунхузы, но весь скот был цел и мирно пасся в долине. Когда подъехал ближе, то глазам его предстала картина бедствия. Он уже не сомневался, что здесь побывала черная смерть. В песках Кызылкума, Муюнкума и Сары-песках черная смерть часто гонялась за кочевыми племенами узбеков, таджиков, киргизов, казахов, туркменов, каракалпаков, белуджей и курдов. Иногда вымирали от чумы целые стойбища. И там, где они вымирали, надолго воцарялось безлюдье. Живые далеко обходили вымершие становища.

Ибрай, однако, не уехал сразу. Не слезая с лошади, он разворошил пепел сгоревшей кибитки и нашел там останки Юлдуз, затем в зарослях тамариска обнаружил труп брата. Нашел и котел у ключа, который тщательно вылизывали собаки, стоя на задних лапах, брошенную кошму, на которой лежал Садык, но самого Садыка нигде не было. Мальчик исчез...

3

Розовая Медведица была совсем еще молода. Ей шел пятый год.

Она долго выбирала берлогу, чтобы залечь на зиму и произвести первое потомство. В прошлом году не ложилась совсем, как это делали здесь многие медведи, а, перейдя по доступным перевалам Джунгарский хребет, ушла на его южные склоны - в Китай. Пищи было достаточно, и она не испытывала голода всю зиму, в обилии находя ее в лиственных лесах и ореховых рощах. Случалось, ей удавалось добыть дикого подсвинка или молодого джейрана, но это бывало редко. Там, в Китае, она и встретилась с огромным темно-бурым самцом, который был чуть не вдвое старше и больше. Когти его были светлыми, как и у нее, но только с темной полосой посередине.

Он был добродушным, спокойным и настойчивым. Несколько раз Розовая Медведица пыталась от него уйти, но он неизменно находил ее снова и, сладко, беззлобно урча, прощал ей строптивость.

В конце мая молодую медведицу потянуло в родные места, где она родилась и где так памятны были месяцы детства. Запах матери, который она когда-то хорошо помнила, теперь уже давно исчез и смешался с запахами других ее сородичей. Она только помнила, что мать была очень светлая по окраске, с почти розовым оттенком и белым ошейником. Теперь она тоже стала такой, только еще розовее, чище, с таким же ошейником - особенно после последней линьки. Может быть, этим, не совсем обычным, нарядом она и понравилась Полосатому Когтю.

Он шел за ней неотступно, и она постепенно привыкла к нему. Иногда Полосатый Коготь подходил совсем близко, и Розовая Медведица рявкала, наотмашь била лапой в его черную пуговицу носа, уходила прочь. Но Полосатый Коготь снова шел за нею вперевалку.

Потом сильно стало пригревать солнце, и какое-то непонятное беспокойство начало одолевать ее. Все чаще мучила жажда и уже не хотелось подниматься по крутым склонам, забираться в каменистые расселины, где всегда так приятно щекотал ноздри запах недоступных архаров, косуль и маралов.

Однажды, когда Розовая Медведица и Полосатый Коготь мирно разрывали дерн, заворачивая и скатывая его в рулоны, ища под ним червей и личинок, объедая корешки трав, на поляне появился еще один их собрат.

Полосатый Коготь неожиданно взревел и поднялся на дыбы. Пришелец попятился и тоже рявкнул, угрожающе и сердито. Но Розовая Медведица внимательно посмотрела на пришельца и поняла, что он не представляет для нее никакой опасности, что он точно такой же, как Полосатый Коготь, может быть даже одного с ним возраста; и тогда она снова занялась своим делом с тем же спокойствием и трудолюбием.