Александр Казанцев - Льды возвращаются

Позавтракав у себя в каюте, он вышел на палубу.

Шаховская вела себя как обычно. Облокотившись на реллинги, любовалась льдами за молом, волнами впереди, веером солнечных лучей, пробивавшихся из-за туч, болтала с пассажирами, но больше стояла одна.

Буров не решался подойти к ней.

На следующее утро, еще при свете звезд она уже стояла на носу корабля, а он тайком наблюдал за ней из-за переборок.

Когда она проходила в кают-компанию, он прятался, как мальчишка.

После обеда она опять стояла на баке.

По мостику расхаживал капитан Терехов. Буров поднялся к нему. Капитан сказал, что в Проливах академик пришлет береговой катер за своими физиками.

Занятый своими мыслями, огорченно вспоминая о вчерашнем, Буров не сразу обратил внимание на грохот и шипение, заметил только странную вспышку зари. И тут понял, что гребные винты закрутились в обратную сторону.

Он оглянулся и невольно отпрянул назад. Ему показалось, что огненный водопад рухнул с неба на море.

И тут по настилу запрыгали горячие камни.

Выскочившие на палубу перепуганные пассажиры кричали, в панике бежали куда-то, сталкивались и поворачивали обратно, ища спасения от огня и камней.

Теперь Буров уже понял, что огненный смерч вырывается со дна моря. Как здесь мог проснуться подводный вулкан? Впрочем, острова-то тут все вулканические…

В следующее мгновение он уже думал об одном: где Шаховская?

Салон капитана, штурманская и рулевая рубка пылали, огненная стена отгородила Бурова от бака… от нее… Огонь не остановил Бурова…

…И вот она плыла рядом с ним, он ощущал ее, поддерживая над водой, помогая плыть.

На медной воде виднелись шлюпки и головы плывущих людей. Кроме Шаховской и Бурова, в воде оказались все, кто рассчитывал спастись на неожиданно затонувшем катере.

Буров первым услышал стук мотора.

— Это катер Овесяна. Держитесь! — сказал он.

Теперь он даже помог Лене взобраться на подвернувшуюся льдину. Она стояла на ней в облипшем на ветру платье и кричала, махая руками.

С катера ее заметили. Он повернул к льдине. На носу его виден был человек в развевающемся брезентовом плаще.

Буров узнал академика.

Лена, сидя на льдине, дрожала. Буров был в отчаянии, не зная, как ее согреть. И вдруг вспомнил.

— Напрягайтесь, напрягайтесь! — закричал он ей. — Представьте себе, что лезете по скалам, поднимаете тяжести, боретесь с кем-то, отбиваетесь…

— Я постараюсь, — стиснув зубы, сказала она.

Буров знал, что волевая гимнастика доступна только волевым людям. Он видел, как Шаховская стала напрягать мышцы, расслабляясь, снова сжимаясь комком. Усилием воли она совершала тяжелую работу, заставляла себя уставать, изнемогая от напряжения. Взгляд ее был сосредоточенным и яростным… Она боролась, она умела и хотела бороться. Такие побеждают!

Подошел катер, стукнулся бортом о льдину.

Лена встала во весь рост и легко перепрыгнула через борт, даже не опершись на протянутые с катера руки.

Буров вдруг сразу ослаб. Ему было стыдно, что его вытаскивали, как утопленника.

Вода стекала с него ручьями, когда он, обмякший весь, полулежал на скамейке. Его мутило. Усилием воли он унял дрожь. Ведь смогла же это сделать Лена…

Потом он стал искать ее глазами. Шаховская сидела, укутанная в бушлат, у ног академика, который продолжал отдавать команды, руководя спасением людей.

Буров, перешагивая через скамейки, перебрался к ней.

Она протянула ему руки. Он хотел пожать их, но Лена вскочила.

Они стояли друг перед другом. Она принялась застегивать пуговицу на его мокрой рубашке.

И не было для Бурова минуты счастливее!

Кто-то похлопал Бурова по плечу. Это был улыбающийся Овесян. Его всегда подвижное лицо было сейчас нетерпеливым, глаза возбужденно горели, седые кудрявые волосы были встрепаны, открывая узкий в залысинах лоб.

— Буров? — спросил академик. — По фотографии узнал. Я на фотографиях на глаза смотрю. У кого есть огоньки, такие годятся. Таких выбираю.

Лена с улыбкой посмотрела на Бурова. Пожалуй, такого можно выбрать…

Матросы вытаскивали из воды людей. Буров стал помогать им.

Катер подошел почти к самой корме ледокола, все еще торчавшей над водой. Видимо, там образовался воздушный мешок и удерживал судно…

Взяв на буксир шлюпки, катер довел их к берегу.

Глава третья

ГУБОШЛЕПИК

Люда, хрупкая и решительная, прижав к бедру сумку с красным крестом, стояла на ветру, на высокой скале, закусив свои приметные губы, и смотрела в море, словно могла перенестись туда, ще зловеще что-то сверкало и откуда доносился сотрясающий землю гул.

Порвав чулки и расцарапав коленки, она с трудом забралась на эту вершину, усыпанную белым пухом от множества птиц, гнездившихся здесь летом.

Где-то далеко отсюда, в районе проснувшегося вулкана терпел бедствие ледокол. К нему по разводьям между ледяными полями отправился на катере академик Овесян.

А ее, как она ни просилась, не взяли.

И она ждала, не в силах совладеть с дрожью, готовая отдать жизнь, если это поможет кого-нибудь спасти… Она смотрела туда, где должен быть катер, прижав к себе санитарную сумку. В сумке были бинты и все, что нужно для оказания первой помощи. Но была в ней и общая тетрадка в мягкой обложке…

В ней записала она потом события, которые произошли на берегу.

«…Зачем я завела эту тетрадку? Чтобы вести дневник? Это было бы глупо. Я считаю совершенно бессмысленным делать „скушные и пошлые записи“ о том, что прошел еще один день, лил дождь или светило солнце, или мама строго сказала мне что-то, а я плакала. Или какой-то мальчишка с оттопыренными ушами, носивший пышные волосы, чтобы было незаметно, сказал мне, что я „губошлепик“… а я лотом рассматривала перед зеркалом свои несносные губы и ревела…

Нет! Не для этого завела я тетрадку. В ней может быть записано только самое важное, только самое необыкновенное, что случится в жизни.

И это случилось. Я окончила школу. Я получила аттестат зрелости.

Сколько было волнений, сколько зубрежки ради несчастных пятерок, утешительных четверок и… досадных троек, из-за которых приходилось краснеть перед мамой.

Ну вот! Школа позади, а мир, удивительный и зовущий, — впереди.

Школа была старого типа, не специализированная. Мама по старинке считала, что в детстве нельзя почувствовать склонность к чему-нибудь, хотя именно в детстве это и находят. Она настояла на общеобразовательной школе, окончив которую, „созрев“, можно выбрать все, что хочешь: станок, лес, поле или вуз…