Стивен Кинг - Корабль, сокрытый в земле

Да, действительно, это она делала, хотя и подозревала, что Джим любил свою работу больше, чем желал показать. Вне всякого сомнения.

Андерсон положила трубку обратно на рычаг и взглянула на книжный шкаф слева от печки. Он не выглядел представительно — она не была и никогда не будет плотником, — но свои функции выполнял. Две нижние полки были заняты экземплярами из серии «Время-Жизнь» о прошлом Дикого Запада. Две полки повыше были вперемешку заполнены художественной литературой и публицистикой на эту же тему; ранние вестерны Брайена Гарфилда боролись за место под солнцем с массивным трудом Хуберта Хэмптона "Исследования Западных Территорий", "Сага о Сэккетах" Луиса Л'Амура лежала корка к корке с двумя прекрасными романами Ричарда Мариуса — "Приход дождя" и "Граница земли обетованной". Между "Кровавыми письмами и негодяем" Джея Р. Нэша и "Двигаясь на Запад" Ричарда Ф. К. Маджета находились вестерны в бумажных обложках Рэя Хогана, Арчи Джойслен, Макса Бранда, Эрнста Хейкокса и, конечно, Зейн Грей — экземпляр "Всадников розовой полыни" был зачитан до дыр.

На самом верху были ее собственные книги, одиннадцать из них. Десять вестернов, начиная с «Хэнгтауна», напечатанного в 1975 году, и заканчивая "Длинным путем домой", опубликованным в 86-м. Новая вещь, "Каньон Массакр", будет издана, как и все ее предыдущие вещи, в сентябре. Сейчас Бобби пришло в голову, что, когда она получила первый экземпляр «Хэнгтауна», она находилась здесь, несмотря на то, что работа над этим произведением начиналась в квартире в Кливз Майлз, в доме постройки 30-х годов, разрушающемся от старости. Все же она закончила работу в Хэвене и именно здесь взяла в руки первый напечатанный и реально существующий экземпляр своей книги.

Здесь, в Хэвене. Все ее книги были написаны здесь… кроме первой.

Роберта сняла ее с полки и с любопытством оглядела, понимая, что прошло по крайней мере лет пять с тех пор, как она в последний раз держала брошюру в руках. Тяжело было не столько осознать, как летит время; тяжело было понимать, с каким опозданием обычно ты вспоминаешь об этом.

Эта книга составляла разительный контраст с последующими, одетыми в обложки, с нарисованными горами и долинами, всадниками и стадами коров, пропыленными транзитными придорожными городишками. Здесь же на обложке была изображена гравюра парусника 19-го века, приближающегося к берегу. Сочетание резких черных и белых цветов было пугающим. "Ориентируясь по компасу" — было написано над гравюрой. А внизу строчка — Стихотворения Роберты Андерсон.

Она открыла книгу, перелистнула страницу с названием, на минуту задумавшись над годом издания — 1974-й, затем задержалась на страничке, где были написаны слова посвящения. Они были столь же впечатляющи, как и гравюра. Эта книга написана для Джеймса Гарденера. Для того человека, которому сегодня она пыталась дозвониться. Для него, второго из трех мужчин, с которыми она когда-либо ложилась в постель, и единственного, кто доводил ее до оргазма. Не то чтобы она придавала особое значение этому. Или, во всяком случае, не очень большое значение. Или она так думала. Или думала, что думает. Или еще что-нибудь. Так или иначе, сей факт уже не имел значения; эти дни уже умерли.

Она вздохнула и поставила книгу назад на полку, даже не взглянув на стихи. Очень хорошим был лишь один. Он был написан в марте 1972-го, месяц спустя после того, как ее дед умер от рака. Все прочие были чепухой — неискушенный читатель мог этого и не заметить… но призвание ее было не в этом. Когда опубликовали «Хэнгтаун», кружок знакомых писателей отверг ее. Все, кроме Джима, имя которого было в посвящении на первой странице.

Через некоторое время после переезда в Хэвен она написала длинное ни к чему не обязывающее письмо Шерри Фендерсон и в ответ получила короткий резкий ответ на открытке: Пожалуйста, не пиши мне больше. Я с тобой не знакома. Подписанное одной буквой Ш, такой же резкой, как и послание. Она сидела на крыльце, проливая слезы над открыткой, когда появился Джим. "Почему тебя так расстроило то, что думает эта глупая женщина? — спросил он ее. — Ты доверяешь мнению женщины, метущейся между лозунгом "Власть — народу" и запахом "Шанели № 5". "Но она очень неплохой поэт", — всхлипнула Бобби. Джим нетерпеливо отмахнулся. "Это не делает ее ничуть взрослее, — проговорил он, — или способной отречься от лицемерия, в котором она была взрощена и которое она проповедует сама. Прочисти мозги, Бобби. Если ты хочешь и дальше заниматься любимым делом, проясни свою дурацкую голову и прекрати этот чертов вой. Мне от него херово. Меня от него тянет блевать. Ты же не словачка. Я по себе знаю, что такое слабость. Почему ты не хочешь быть тем, кто ты есть? Почему ты хочешь быть своей сестрой? Это из-за нее? Ее здесь нет, она не ты, а ты можешь не пускать ее на порог, если только захочешь. Никогда больше не рыдай мне в жилетку по поводу своей сестры. Пора повзрослеть. Хватит скулить".

Сейчас она вспомнила, что удивленно поглядела на него тогда. Есть большая разница между тем, хорошо ли ты поступаешь, и уверенностью в том, что ты знаешь. Для Шерри пришло время повзрослеть. Дай и себе время на это. Прекрати себя осуждать.

Это скучно, и я не хочу слышать твои причитания. Это удел сопляков. Не уподобляйся им.

В ту минуту Бобби почувствовала, что ненавидит Джима, любит его, страстно жаждет и отвергает одновременно каждую клеточку его тела. Он сказал, что хорошо познал слабость на своем опыте? Мальчишка, он должен был это узнать. Он сломался. И Роберта знала это уже тогда.

"А теперь, — проговорил он, — ты отправишься в постель со своим экс-редактором или будешь рыдать над этой дурацкой открыткой?

Она отправилась в постель. Но не знала тогда, как и не знала теперь, хотела ли она этого. И закричала, когда кончила.

Это произошло в самом конце.

Она вспомнила и это тоже — как это произошло перед самым концом. Некоторое время спустя он женился, но в любом случае уже тогда у них все заканчивалось. Он был слаб, и он был сломлен.

Как бы там ни было, неважно, — подумала она, и подсказала себе старый добрый совет: как будет, так и будет.

Давать советы легче, чем следовать им. Все произошло задолго до того, как Андерсон уснула в ту ночь. Старинное привидение проснулось и зашевелилось, когда она коснулась книжки своих студенческих стихов… или то был дикий необузданный ветер, гудящий на крыше и свистящий в кронах деревьев.

Когда она почти уже уснула, ее разбудил Питер. Во сне он выл.

Андерсон в спешке поднялась, недоумевая — Питер и раньше не очень-то тихо спал (не говоря уж о чудовищно пахнущих собачьих газах), но никогда не подвывал. Этот звук был похож на крики ребенка, объятого ночным кошмаром.