Питер Уоттс - Морские звезды

— Тридцать четыре по Цельсию. — Слова металлически жужжат, вырываясь из гортани. Кажется очень неправильным разговаривать не дыша.

Баллард отпускает веревку и взмывает к свету. Подождав немного, бездыханная, Кларк следует за ней.

Здесь столько силы, столько впустую растраченной мощи. Здесь материки ведут тяжелую и скучную битву. Магма замерзает; вода кипит; каждый год болезненными сантиметрами рождается само дно океана. Здесь, в Жерле Дракона, человеческие механизмы не создают энергию, они просто крадут ее жалкие крохи, передавая их на континент.

Кларк движется вдоль каньонов из металла и камня, понимая, каково быть паразитом. Смотрит вниз. Моллюски размером с валуны, алые черви по три метра длиной устилают дно вокруг машин. Легионы бактерий, жадных до серы, прошивают воду молочной пеленой.

Все вокруг полнится неожиданным жутким воплем.

Он не похож на крик. Скорее на звук, издаваемый медленно вибрирующей струной огромной арфы. Но Баллард пытается предупредить ее через неохотное посредничество плоти и металла:

— ЛЕНИ…

Та поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как ее рука исчезает в пасти. Невообразимо огромной пасти.

Зубы, похожие на ятаганы, смыкаются на ее плече. Кларк не может оторвать взгляда от чешуйчатой черной морды диаметром с полметра. Какая-то крохотная, бесстрастная часть разума Лени ищет глаза в этой чудовищной куче шипов, зубов и шишковатой плоти и не находит. «Как оно видит меня?» — возникает невольный вопрос.

А потом появляется боль.

Руку почти выворачивает из сустава. Тварь бьется, мотает головой из стороны в сторону, стараясь порвать Лени на куски. От каждого рывка нервы Кларк срываются на крик.

Она чувствует слабость, оседает. «Пожалуйста, если хочешь убить меня, не мешкай, Господи, прошу, пусть это будет быстро…» Лени страшно тошнит, но вторая кожа гидрокостюма, сомкнувшаяся вокруг рта и ее собственных умерших внутренностей, не позволяет рвоте пробиться наружу.

Лени выключает боль. У нее в этом вопросе немало практики. Она уходит внутрь себя, оставляя тело на съедение прожорливому вивисектору, и уже оттуда чувствует, как его рывки и извивы неожиданно становятся беспорядочными. Рядом с ней возникает еще одно существо, с руками, ногами и ножом: «Ну, ты знаешь, вроде того, что и у тебя есть, в ножнах на бедре. О котором ты совсем забыла», — и монстр исчезает.

Кларк приказывает мускулам шеи вновь браться за работу. Словно управляет марионеткой. Голова поворачивается. Она видит, как Баллард борется с чем-то, размером с нее саму. Только… напарница разрывает его на части голыми руками. Зубы-сосульки чудовища трескаются и ломаются. Темная ледяная вода течет из его ран, подчеркивая смертельные конвульсии дымными следами висящей в воде крови.

Тварь слабо бьется в спазмах. Баллард отталкивает ее прочь. Дюжина мелких рыбешек стрелой мчится на свет и принимается терзать труп. Фотофоры[10] на их боках сверкают судорожными радугами.

Кларк наблюдает за этим с другой стороны мира. Боль в руке держится на расстоянии постоянными пульсирующими толчками. Лени переводит взгляд на руку; та по-прежнему на месте. Можно даже пошевелить пальцами без всяких проблем. «Бывало и хуже», — думает она.

А потом: «Почему я до сих пор жива?»

Рядом с ней появляется Баллард; ее скрытые линзами глаза сияют, как фотофоры.

— Господи, — раздается ее исковерканный шепот. — Лени? Ты в порядке?

Кларк какое-то время размышляет о тупости этого вопроса, но чувствует себя на удивление нормально.

— Да.

К тому же она прекрасно знает, что во всем виновата сама. Она просто легла, отключилась. Ждала смерти. Просила о ней.

Она всегда ждет смерти и просит о ней.

В воздушном шлюзе отступает вода. Вокруг них и внутри них; затаенный вдох Кларк, выпущенный наконец наружу, стремглав несется вдоль висцеральных каналов, наполняя легкое, кишки и душу.

Баллард распаивает печать на лице, и ее слова кувырком валятся в сырое помещение.

— О боже! Господи! Поверить не могу! Господи, ты эту штуку видела? Они тут такие огромные! — Она проводит руками над лицом, линзы слетают, молочные полусферы падают с огромных карих глаз. — А если подумать, что обычно они всего лишь пару сантиметров длиной…

Она начинает раздеваться, расстегивает костюм на руках, не переставая говорить.

— Но знаешь, они, оказывается, такие хрупкие! Посильнее ударить — и тварь на части разваливается! Боже!

Баллард всегда снимает подводную форму на станции. Кларк подозревает, что она с удовольствием вырвала бы рециркулятор из собственной гортани, если бы могла, и швырнула бы его в угол вместе с гидрокостюмом и линзами, пока те не понадобятся в следующий раз.

«Может, у нее второе легкое хранится в каюте, — размышляет Лени. — Она держит его в банке, а по ночам запихивает обратно в грудь…» Кларк все еще чувствует себя немного вялой: наверное, побочный эффект нейроингибиторов, которые выделяют ее имплантаты, когда она выходит наружу. «Малая цена за то, чтобы мозг не закоротило, хотя я бы не возражала…»

Баллард стягивает вторую кожу до пояса. Под левой грудью сквозь костяную клетку выступает входное отверстие электролизера.

Кларк затуманенным взглядом смотрит на перфорированный диск, утопленный в плоти напарницы, и думает: «Так в нас входит океан». В новых условиях старое знание отчего-то кажется совершенно неважным. «Мы всасываем воду, крадем из нее кислород и выплевываем обратно».

Колючее онемение распространяется по телу, течет от плеча прямо в грудь и шею. Кларк трясет головой, чтобы прояснить мысли. Сил хватает лишь на один раз.

Она неожиданно слабеет, сползает по выходному люку.

«Это шок? Или у меня обморок?»

— В смысле… — Баллард замирает, неожиданно заботливо смотрит на нее. — Господи, Лени. Ты ужасно выглядишь. Не надо было говорить мне, что все в порядке, если это не так.

Покалывание добирается до основания черепа.

— Я в порядке, — отзывается Кларк. — Ничего не сломано. Только синяки.

— Чушь. Снимай костюм.

Лени с усилием выпрямляется. Оцепенение слегка отступает.

— Никаких проблем. Я сама смогу о себе позаботиться.

«Не трогай меня. Пожалуйста, не трогай».

Баллард без лишних слов подходит, распечатывает рукав костюма Кларк, чуть ли не сдирает его, обнажая уродливый пурпурный синяк. Вопросительно подняв бровь, смотрит на Лени.

— Всего лишь синяк, — констатирует та. — Я все сама сделаю, серьезно. Но все равно спасибо.