Юрий Петухов - Ангел Возмездия

Но почти сразу же он почувствовал, что сам мозг сопротивляется ему, что он не желает вмешательства в свою сущность, в свое естество, пусть это вмешательство будет и самым доброжелательным, исцеляющим. И это было новым в его практике! Аналитик-хирург вдруг ощутил совершенно определенно, что и его самого и неуловимо-призрачный психоскальпель выталкивает из мозга какая-то необъясненная и необъяснимая сила. Он насторожился, увеличил почти вдвое напряженность психополя, ринулся вперед к страшному очагу будущей болезни...

Но не сдвинулся и с места, напротив, его стало вдруг выталкивать наружу, медленно, но неостановимо и жестко. Это было непостижимо, это выходило за все существующие грани. Сегодня все выходило за грани! И он не мог больше позволять себе удивляться. Он лишь сопротивлялся этой невидимой и непонятной силе, пытался преодолеть ее. Но не хватало ни его усилий, ни мощности психоусилителя. Он опоздал! Надо было делать операцию, когда этот человек лежал беспомощным, с отключенным сознанием!

Впрочем, и сейчас не поздно сделать необходимое, исправить ошибку. Он послал вызов ассистенту... Но в тот же миг почувствовал, как хирургический шлем поднимается вверх – сам по себе, без его воли. И он увидел этого человека, пациента, стоящего перед ним и держащего шлем в руках.

– Не надо ничего делать, – сказал пациент мягко, – не надо. Все будет нормально, все будет в порядке, я себя чувствую значительно лучше, доктор, а я себя знаю, поверьте!

Пациент повесил шлем на место. Подошел к клавишному пульту психоусилителя, отключил питание. Аналитик следил за каждым его движением и не верил глазам своим.

– Для нас обоих сегодня многое открылось, – сказал пациент, щуря серые глаза. – Но для меня открылось чуть больше, чем для вас, доктор. И я не хочу ничего забывать. Я и так прожил тридцать шесть лет, многого не зная о самом себе. А теперь вот узнал.

Он присел в кресло, на котором до того сидел друг-консультант, расслабился. Он уже успел натянуть на себя простенький летный комбинезончик, серый и неприметный, легкие ботиночки, и потому совершенно не был похож на пациента Мнемоцентра, на больного или страждущего. Только у виска подергивалась нервически маленькая жилка. Да губы были сжаты плотнее обычного. Но он вполне владел собой. Аналитик это видел ясно.

– Если бы вчера мне кто-то сказал, что я родился двести сорок два года назад, я бы не стал даже смеяться над глупой шуткой! Но мне и сейчас не смешно, поверьте! – Его глаза были и впрямь серьезны, а лицо даже мрачно. – Ну да ладно, доктор! Вы все равно через час и двадцать минут обо всем забудете. Так что я вам доскажу конец истории. Того самого малыша подобрал тридцать шесть лет назад автомат-транспортник за триста парсеков от ядра нашей Галактики, в такой глухомани, что никто здесь на Земле не поверит никогда даже в саму возможность существования такой глуши! Но не в этом дело! Транспортнику пришлось сожрать все собственное топливо и весь транспортируемый груз, чтоб сигануть сквозь сверхпространственные структуры к Солнцу. Он чуть не накрылся, но он доставил малыша на Землю. И вот, видите! – Пациент развел руками. – Никто не скрывал, что мои родители погибли в Дальнем Космосе, мне так и говорили... Не говорили только, что было со мной и как они погибли. И вот я узнал! С вашей помощью. И я не хочу вновь обретать беспамятства, нет! Так что вы, доктор, извините меня.

Аналитик слушал, кивал, поддакивал, но в голове у него вертелось свое, неприятное и тягостное. Мало того, что этот парень так и останется непрооперированным, несущим в себе болезненную память, ему самому, старому и опытному врачу, влепят хорошенько по первое число за допущенные промахи, обязательно влепят. Ну и пусть! Аналитик отмахнулся от навязчивых мыслей.

Что он, мальчишка, что ли, разве ему привыкать!

– Да вы совсем меня не слушаете, – проговорил пациент и заглянул в глаза собеседнику. – Что с вами? Вам плохо?

– Не обращайте внимания, продолжайте, – ответил аналитик.

Пациент грустно и натянуто улыбнулся.

– Да, собственно, у меня – все, – сказал он. – Теперь дело за вами.

– За мной?

– Да, именно за вами, – подтвердил пациент. – Мне нужна точная мнемограмма, доктор. Надеюсь, вы меня понимаете?

Аналитик не понимал ровным счетом ничего. У него начинала болеть голова от переизбытка впечатлений за сегодняшний день. И он ничего не делал, чтобы избавиться от этой боли, терпел ее покорно и безропотно. Он был не в себе.

– Я должен совершенно точно знать координаты того места, доктор.

– Зачем они вам?

Пациент отвел взгляд, положил руки на колени. Его пальцы стали выбивать легкую ритмичную дробь, в такт которой покачивалась голова и мысок левого ботинка.

– Зачем они вам; что вы задумали? – переспросил аналитик, подаваясь вперед.

Пациент посмотрел на него с почти нескрываемой иронической улыбкой.

– Вы же психолог, специалист в области душ человеческих и всякого такого... неужели вам надо объяснять? – сказал он тихо.

– Я не имею права! – уперся аналитик.

Улыбка пациента стала шире.

– Не надо, доктор, зачем нам толковать о каких-то там правах, мы не правоведы. К тому же, на сей счет пока что юриспруденция не обогатила себя определенными параграфами, не так ли?

Аналитик и сам сообразил, что по части прав вопрос очень и очень непростой, что главное – право распоряжаться собственной судьбой – остается всегда за человеком, и только за ним. Он решился.

– Ложитесь!

– Вот это дело! – оживился пациент.

– Но учтите, мнемограммы могут и не получиться. Я вот, например, когда делал вам мнемоскопию, не думал о каких-то там координатах, по-моему, вообще ни черта не было видно на небе, что может видеть младенец?!

– То же самое, что и взрослый, – доктор, вы это знаете лучше меня, а все пытаетесь как-то... – пациент прищелкнул пальцами, подбирая слова.

– Да ладно, не утруждайтесь, – разрядил обстановку аналитик, – все и так ясно. Какой участок брать?

– Только тот, где в открытом пространстве. Но со всех сторон: выход, повороты, когда держали, когда укладывали в капсулу.

– Все! Начинаем! – голос аналитика прозвучал твердо и резко. Но тут же осекся, будто на горло говорившему набросили удавку. Последнюю фразу аналитик не проговорил, а просипел: – Учтите, вам придется все пережить снова!

Пациент кивнул, не открывая глаз от серого пластикового потолка. Он лежал в откидном кресле под параболическим зеркалом приемника-мнемографа, но взгляд его блуждал выше, будто он уже присматривался к незнакомым звездным россыпям, запоминая их.