Жюль Верн - Гектор Сервадак

Гектор Сервадак метался по комнате в припадке неистового вдохновения:

Но как всех этих длинных фразТы, сердце, чуждо!

«Все ясно, — стихи сочиняет, — сказал себе Бен-Зуф, выглянув из своего угла. — Ну и шумное же это дело! Тут не соснешь».

И он что-то глухо проворчал.

— Что с тобой, Бен-Зуф? — окликнул его Сервадак.

— Со мною ничего, господин капитан. Дурной сон, верно, привиделся!

— Пошел к черту!

— С превеликим удовольствием, особенно если он не сочиняет стихов, — пробормотал Бен-Зуф.

— Вот скотина, сбил меня все-таки, — сказал Сервадак, — Бен-Зуф!

— Здесь, господин капитан, — ответил денщик, вскочив и отдавая честь.

— Смирно, Бен-Зуф! Замри! Вот она, попалась мне! Я нашел концовку рондо!

И, сопровождая плавным движением руки каждый стих, Сервадак вдохновенно, как истинный поэт, продекламировал:

Поверьте мне, — без лишних словКлянусь и обещаю,Что вас люблю, любить готовИ ради вас…

Но последние слова четверостишия так и не были произнесены: какая-то страшная сила швырнула Сервадака и Бен-Зуфа ничком наземь.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

к которой читатель волен добавить любое количество вопросительных и восклицательных знаков

Отчего в эту самую минуту линия горизонта изменилась так внезапно и разительно, что даже в открытом море испытанный глаз моряка не нашел бы ту окружность, где должно было сливаться небо с водой?

Отчего море вздыбилось, подняв волны до такой высоты, какая прежде казалась ученым невозможной?

Отчего в грохот треснувшей земной коры ворвался грозный гул, где смешались разнообразнейшие звуки — скрежет перемещающихся в недрах пластов, рев подпочвенных вод, сталкивающихся на небывалой глубине, и свист воздушных масс, крутящихся вихрем, как при циклоне?

Отчего вдруг возник ослепительный свет, засверкал ярче северного сияния, залил весь небосвод, мгновенно затмив даже самые крупные звезды?

Отчего через минуту после того, как бассейн Средиземного моря, казалось, опустел, в него вдруг с неслыханной яростью снова хлынули воды?

Отчего лунный диск увеличился так неимоверно, словно ночное светило за несколько секунд приблизилось к нам с расстояния в девяносто шесть тысяч лье до десяти тысяч лье?

Отчего вслед за тем на небосводе появился новый, ярко сияющий, огромный шар, доселе неизвестный астрономам, и вскоре исчез за густыми облаками?

И, наконец, что за необычайное явление природы вызвало эту катастрофу, которая потрясла до основания землю, море, небо, вселенную?

Кто мог бы это объяснить? И остался ли на земном шаре хоть один человек, чтобы ответить на эти вопросы?

ГЛАВА ПЯТАЯ,

где говорится о некоторых изменениях, произошедших в окружающем мире, причем установить их причину не представляется возможным

И все-таки в той части алжирского побережья, которая ограничена на западе правым берегом Шелиффа, а на севере Средиземным морем, на первый взгляд ничто не изменилось. Сотрясение было необычайно сильным; однако от него не пострадал ни внешний вид низменности, правда, кое-где словно вспучившейся, ни причудливый рисунок берегов, ни очертания моря, все еще продолжавшего бушевать. Уцелела и караульня, если не считать того, что ее каменные стены дали трещины. Только гурби рассыпался, как карточный домик от дуновения ребенка, а обитатели гурби лежали недвижно под обвалившейся соломенной кровлей.

Капитан Сервадак очнулся только через два часа после катастрофы. Не сразу вернулась к нему память; однако первые слова, которые он произнес (что нас с вами удивить не может), были последними словами из достославного рондо, замершими на устах капитана при столь необыкновенных обстоятельствах:

…Что вас люблю, любить готов И ради вас…

Вслед за чем, опамятовавшись окончательно, он проговорил:

— Позвольте, позвольте, что собственно здесь произошло?

Ответить себе на этот вопрос оказалось делом нелегким. Высвободив руку, он разгреб солому и высунул голову наружу.

Прежде всего капитан Сервадак огляделся по сторонам.

— Гурби развалился! — объявил он. — Должно быть, смерч пронесся!

Он ощупал себя: цел и невредим, ни единой царапины.

— Черт побери! А где денщик?

Он приподнялся и позвал:

— Бен-Зуф!

Тогда рядом с Сервадаком, пробив отверстие в соломенной кровле, вынырнула вторая голова.

— Здесь! — прокричал Бен-Зуф.

Можно было подумать, будто он только и ждал этого зова, чтобы ответить, как на перекличке.

— Ты что-нибудь понимаешь, Бен-Зуф? — спросил Сервадак.

— Понимаю, господин капитан, что тут, как видно, и будет наш последний перегон!

— Пустяки! Смерч, Бен-Зуф, самый простой смерч!

— Смерч так смерч, — философически ответил денщик. — Особых повреждений в костях нет, господин капитан?

— Нет, Бен-Зуф.

Через минуту оба были уже на ногах; расчистив место, где прежде стоял гурби, они нашли почти в полной сохранности свои вещи, приборы, утварь, и Сервадак спросил:

— А который собственно час?

— По крайней мере восемь, — ответил Бен-Зуф, посмотрев на солнце; оно уже довольно высоко стояло над горизонтом.

— Как, восемь часов!

— Никак не меньше, господин капитан!

— Неужели?

— Так точно, и нам пора идти!

— Куда?

— На наше свидание, конечно.

— Какое свидание?

— Да ведь у нас дуэль с графом…

— Ах, черт! — воскликнул Сервадак. — Я чуть было не забыл!

Но посмотрев на свои карманные часы, он рассердился:

— Да что ты мелешь, с ума ты сошел! Сейчас без нескольких минут два.

— Два часа утра или два часа дня? — осведомился Бен-Зуф, поглядывая на солнце.

Гектор Сервадак приложил часы к уху.

— Идут! — сказал он.

— Солнце тоже не стоит, — заметил денщик.

— В самом деле, судя по солнцу… Ого! Клянусь вином Медока!

— Что с вами, господин капитан?

— Да ведь сейчас, должно быть, восемь часов вечера!

— Вечера?

— Ну да! Солнце на западе, стало быть оно заходит!

— Вот уж нет, господин капитан, — ответил Бен-Зуф, — оно встает в полном аккурате, как новобранец, когда бьют зорю. Глядите! Пока мы тут с вами толковали, солнце поднялось еще выше!

— Что же это такое? Солнце восходит на западе? — пробормотал Сервадак.

— Да полно! Это невозможно!

Однако спорить против очевидности не приходилось: над водами Шелиффа поднялось лучезарное светило и плыло по западной части горизонта, там, где прежде оно проходило вторую половину своей дневной дуги.