Блейк Крауч - Сосны. Заплутавшие

– Я хочу, чтобы люди знали, что я здесь для того, чтобы им помочь. Поддержать. Защитить.

– Но на самом деле вы не помогаете, не поддерживаете и не защищаете. Я выражался недостаточно ясно – это моя вина. Ваше присутствие – напоминание о моем присутствии.

– Понял.

– Итак, когда в следующий раз я замечу на одном из моих экранов, как вы шагаете по улице, могу я ожидать увидеть у вас на бедре самый большой и самый крутой пистолет?

– Непременно.

– Великолепно.

Итан чувствовал, что сердце его с неистовой силой колотится о ребра.

– Пожалуйста, не воспринимайте этот маленький упрек как мое главное впечатление от вашей работы, Итан. Думаю, вы замечательно вжились в новую роль. Вы согласны?

Итан посмотрел через плечо Пилчера. Стена за столом была из цельной скалы. В центре ее в камне было прорублено окно, через которое открывался вид на горы, на каньон и на Заплутавшие Сосны в двух тысячах футов внизу.

– Думаю, я осваиваюсь на этой работе, – сказал Бёрк.

– Вы тщательно изучаете личные дела жителей города?

– Я уже все их изучил.

– Ваш предшественник, мистер Поуп, вызубрил их наизусть.

– Я к этому иду.

– Рад слышать. Но вы не изучали их нынче утром, верно?

– Вы наблюдали за мной?

– Не то чтобы наблюдал. Но ваш офис несколько раз появлялся на мониторах. Что вы там читали? Я не смог разобрать.

– «И восходит солнце».

– А! Хемингуэй. Один из моих любимых авторов. Знаете, я все еще верю, что здесь будут созданы великие произведения искусства. Я захватил с собой нашего пианиста, Гектора Гайтера, именно по этой причине. В консервации у меня есть и другие прославленные романисты и художники. Поэты. И мы всегда высматриваем таланты, чтобы воспитать их в школе. Бен отлично успевает в своем художественном классе.

Итан внутренне ощетинился, когда Пилчер упомянул его сына, но сказал лишь:

– Жители Сосен не в том умонастроении, чтобы заниматься искусством.

– Что вы имеете в виду, Итан?

Пилчер спросил это таким тоном, каким мог бы спросить врач, – тоном интеллектуальной любознательности, не агрессии.

– Они живут под непрерывным наблюдением. Они знают, что никогда не смогут отсюда уехать. Какое же произведение искусства может создать общество, находящееся под таким давлением?

Пилчер улыбнулся.

– Итан, как послушаешь вас, так начинаешь задаваться вопросом – и вправду ли вы полностью на моей стороне. И вправду ли верите в наше дело.

– Конечно, верю.

– Конечно, верите. Сегодня на мой стол лег доклад одного из моих Кочевников[5], только что вернувшегося из двухнедельной экспедиции. Он видел стаю аберов в две тысячи голов всего в двадцати милях от центра Заплутавших Сосен. Они двигались через равнину к востоку от гор, преследуя стадо бизонов. Каждый день мне напоминают, как беззащитны мы в этой долине. Насколько шаткое и хрупкое наше существование здесь. А вы сидите и смотрите на меня так, как будто я управляю ГДР или красными кхмерами. Вам все это не нравится. Я могу это уважать. Дьявол, хотел бы я, чтобы все могло быть по-другому… Но для того, что я делаю, есть свои причины, и причины эти основываются на сохранении жизни. Жизни нашего вида.

– Причины всегда есть, разве не так?

– Вы совестливый человек, и я это ценю, – сказал Пилчер. – Я бы не назначил на пост имеющего власть того, у кого нет совести. Все мои ресурсы, все до единого служащие мне люди подчинены лишь одному: чтобы четыреста шестьдесят один человек в этой долине – в том числе ваша жена и ваш сын – были в безопасности.

– А как насчет правды? – спросил Итан.

– При некоторых условиях безопасность и правда – естественные враги. Я‑то думал, что бывший служащий федерального правительства в состоянии уловить эту концепцию.

Итан взглянул на мониторы на стене. На одном из них в нижнем левом углу появилась его жена. Она сидела в одиночестве в своем офисе на Главной улице.

Неподвижная.

Скучающая.

На соседнем экране транслировалось то, чего Итан никогда раньше не видел, – вид с высоты птичьего полета, как будто камера с порядочной скоростью летела в сотне футов над густым лесом.

– Что передает эта камера? – спросил Итан, показав на стену.

– Которая?

Изображение сменилось интерьером театра.

– Уже не передает, но было похоже, что кто-то летит над верхушками деревьев.

– А, это просто один из моих БПЛА.

– БПЛА?

– Беспилотных летательных аппаратов. Это MQ‑9 «Рипер». Мы время от времени посылаем их на разведку. Радиус их действия равен примерно тысяче миль. Сегодня он летал на юг, чтобы сделать круг над Большим Соленым озером.

– И они что-нибудь обнаруживали?

– Пока нет. Послушайте, Итан. Я не требую, чтобы вам все это нравилось. Мне самому это не нравится.

– Куда мы движемся? – спросил Итан, когда изображение его жены сменилось изображением двух мальчиков, строящих в песочнице замки. – Я имею в виду – как биологический вид.

Он снова впился взглядом в Пилчера.

– Я понимаю, чем вы тут занимаетесь. Вы помогаете нам просуществовать куда дольше, чем было задумано эволюцией. И только ли ради этого? Чтобы маленькая группа людей могла жить в долине под круглосуточным наблюдением? Защищенная от правды? Вынужденная время от времени убивать одного из своих сородичей? Это не жизнь, Дэвид. Это тюремный приговор. И вы превратили меня в надзирателя. Я хочу, чтобы у этих людей было нечто лучшее. У моей семьи.

Пилчер откатился в кресле от стола, развернулся и уставился сквозь стекло на город, который создал.

– Мы здесь четырнадцать лет, Итан. Нас меньше тысячи, а их – сотни миллионов. Иногда лучшее, что можно сделать, – это просто выживать.

Замаскированная дверь тоннеля закрылась за ним. Итан стоял один в лесу.

Он двинулся обратно в чащу, оставив позади скалу.

Солнце уже скрылось за западной стеной утесов.

Бодрящее золотистое сияние небес.

Холодок надвигающейся ночи.

Дорога, ведущая в Сосны, была пуста, и Итан пошел посередине, по двойной сплошной.

Он жил в доме номер 1040 по Шестой улице – викторианском доме всего в нескольких кварталах от Главной. Желтом с белыми украшениями. Славном и скрипучем. Итан прошел по выложенной плитами дорожке и поднялся на крыльцо.

Открыл дверь из прочного дерева с сеткой от насекомых.

Шагнул через порог.

Сказал:

– Милая, я дома!

Ответа не последовало. Лишь молчаливая, сжатая энергия пустого дома.

Бёрк нахлобучил на вешалку свою ковбойскую шляпу и уселся в кресло со спинкой из перекладин, чтобы стащить сапоги.