Александр Колпаков - Великая река
Вокруг трона, на котором восседал человек с худым лицом и тяжелым подбородком, стояли жрецы в ритуальных одеяниях, а рядом с троном величественный старик с жестким лицом и пронзительно-строгими глазами.
— Твое имя? — раздался сверху тягучий голос.
— Меня зовут Тангол-мореход. Я проплыл весь Кива от Южных морей до Матоленима.
— Зачем?
— Чтобы увидеть сказку океана — Нан-Мадол.
— Встань.
Тангол поднялся на ноги. Краем глаза увидел: Ваахоа что-то шепчет Верховному жрецу — тому самому старику. Выслушав его. Верховный спросил Тангола:
— Южный варвар Тумунуи — твой брат?
Круглая шапка на его голове, имитирующая морду акулы, качалась в такт произносимым словам.
— Великий тшаутелур! — неожиданно обратился к правителю Ваахоа. — Я хорошо знаю Кормчего Южных морей. Это он помог мне возвратиться сюда.
Тот задумался, постукивая пальцем по резному жезлу. Расправив широкие плечи, Тангол открыто смотрел на тшаутелура.
— И Тумунуи надеется завоевать Нан-Мадол? — в вопросе правителя прозвучал металл. Глядя в упор на морехода, он добавил: — Что поручено тебе?
— На Тумунуи кровь отца! — процедил Тангол, выдерживая взгляд тшаутелура. — Он давно не брат мне.
— Если Тумунуи придет к нам, он сломает зубы, — сказал правитель. Нан-Мадол стоит с тех пор, как плещут волны.
Тут Верховный жрец поднял над головой жезл из обсидиана и с силой произнес:
— Царство Матоленим основали божественные близнецы — сыновья Солнца!.. Никто не одолеет стен Нан-Танаха. Любой флот разобьется о волнорезы Нан-Молукана, и Тумунуи захлебнется в своей крови!..
В голосе жреца мореход уловил неискренность и не мог понять, кого тот обманывает: себя или тшаутелура?
— Если Тумунуи придет к нам, он кончит дни в подземельях Нан-Танаха, повторил свою угрозу тшаутелур. — Утои руу тао!
— Утои руу тао!.. — мощно пропел хор жрецов в ритуальных одеждах, и гулкое эхо отразилось от стен дворца.
Ваахоа опять что-то шепнул Верховному, тот кивнул.
— Мореход свободен, — объявил он Танголу. — Служи нам!
А тшаутелур счел нужным добавить:
— Скоро ты поплывешь в Гавайиду, вместе с Ваахоа. Уру тао ту! — И царственно повел жезлом.
Тангол и Ваахоа шли мимо хижин и мавзолеев, где покоились предки тшаутелура, через рощи хлебных деревьев и кокосовых пальм. Весело перекликаясь, группы юношей и девушек собирали плоды.
— Меня направляют послом в Гавайиду. Будто сам Мауи надоумил их сделать это, верно?
— Сколько дней пути оттуда до Великой реки?
— Не знаю, друг. Скажут в Гавайиде — если знают сами.
Они поднялись на террасы Нан-Катарала и услышали завораживающее пение. Женский голос ненавязчиво вплетался в мелодию раковины. Тангол прошел за колоннаду и увидел белый бассейн.
— Жилище Священного Угря, — пояснил Ваахоа. У края бассейна стояла высокая девушка в одеянии жрицы. Чуть поодаль — юноша, почти мальчик, самозабвенно дувший в раковину. Иссиня-черные волосы жрицы, падавшие на плечи, оттеняли смуглую бронзу ее лица и рук. Она пристально наблюдала за угрем. Тот плавно изгибался, закручивался, снова распрямлялся в ритме песни.
Почувствовав взгляд морехода, девушка резко обернулась. Брови ее сдвинулись, она прервала песню. И тотчас угорь опустился на дно, покрытое лепестками цветов, а мальчик поспешно укрылся за колоннами.
— Не сердись, Этоа, — мягко сказал Ваахоа. — Я не знал, что ты уже здесь… А этот человек — гость твоего отца.
Жрица ожгла Тангола пронзительным взглядом. Словно уколола в сердце. "Как странен и дик ее взор!" — подумал Тангол, ощущая гулкое биение крови в висках.
— Спой еще… — неожиданно попросил он.
В темных глазах Этоа вспыхнуло пламя. Качнув головой, она повернулась и ушла за колонны… Где-то слабо вскрикнула птица, в пальмах прошуршал ветерок. Снова зазвучала раковина, но мелодию Этоа, немолчно звучавшую в душе, Тангол больше не слышал.
Скрывая в пальцах улыбку, Ваахоа делал вид, что потирает нос.
Рождалась и умирала в небе луна, за ее фазами послушно следовали приливы. Нан-Мадол, город на каналах, жил своей непонятной жизнью. По-прежнему в его бухтах теснились корабли из многих стран. Время неслышно проносилось над островом. А Тангол, забыв обо всем, трудился в "библиотеке" Нан-Катарала, постигая знания, скрытые в узелковых письменах… Ваахоа не показывался неделями.
Чем он был занят, мореход не интересовался… Плавание в Гавайиду все откладывалось: миссия, порученная Ваахоа, была слишком трудной — он должен был склонить могущественных вождей Гавайиды к союзу "дружбы и любви". Тшаутелур ожидал вестей от торговцев, которые полгода назад отправились на разведку. Лишь по их возвращении можно было что-то решить.
— Рано или поздно, а мы отплывем, — с жаром твердил Ваахоа в часы кратких встреч. Сейчас они сидели с Танголом в одной из потайных комнат Храма. Лоцман Ватеа готовит самое большое в Матолениме каноэ! Он будет сопровождать нас.
— Скорее бы… — тяжко вздыхал Тангол. — Я тоже устал ждать.
Видение Реки неотступно возникало в его воображении: психомодель Орза не давала ее забыть… Но все чаще видения, навеваемые Орзом, заслонялись загадочным образом Этоа. Тангол несколько раз пытался встретить жрицу тщетно! Однажды он заметил фигуру в ритуальном плаще, скользнувшую меж колонн в сумерках. Но то был мужчина. Заговорить с ним не удалось.
Потом Тангол решил проникнуть к бассейну Священного Угря, но путь ему преградил рослый воин: выступив из темной ниши, он выразительно посмотрел на морехода… Эта немая сцена долго жила в памяти Тангола.
Спустя двадцать лун опять появился Ваахоа, радостный и озабоченный одновременно.
— Наконец-то, друг! Отплывем скоро. Каноэ почти готово и ждет нас в бухточке северного побережья.
… Завершив чтение связки волоконного письма, Тангол вышел к порталу Храма — отдохнуть, полюбоваться ночным небом. И тут из-за колонны, украшенной знаками созвездий, возникла высокая фигура в белом.
— Господин… — тихо позвал мелодичный голос. У Тангола оборвалось сердце. Он стоял, не решаясь обернуться, и отчетливо слышал взволнованное дыхание.
— Я знаю… ты уходишь в плавание.
Потом Этоа сжала его плечо, мягко потянула к себе:
— Спрячемся, нас могут увидеть.
Ему все еще казалось: это сон, блаженный сон. И голос Этоа, и ее дыхание; уходящие ввысь колонны из базальта; таинственный шелест кокосовых пальм; яркие звезды в просветах над головой.
— Гавайида очень далеко, — шептала девушка. — Но ты возьмешь меня с собой, да?
— Ты хочешь покинуть родину? Ты, дочь Верховного? Он закрыл глаза, чувствуя, как под нежной кожей ее пальцев, сжимавших его плечо, пульсирует горячая кровь.
— Что мне отец? — Во тьме ее глаза сверкнули странно, дико: — Я дочь атоллов, моя мать была кауна! Я задохнусь в каменных мешках Нан-Катарала. Ветер и волны с детства были моей колыбелью. Отец же принуждал меня быть жрицей в Храме. Я ненавижу его!..
Тангол задумался.
— Хорошо… поговорю с Ваахоа. Завтра!
— Уже поздно! — горячим шепотом проговорила Этоа. — Ибо в полдень с восточных атоллов приплыл мой дядя по матери и сказал: "От южного горизонта плывет Тумунуи".
Тангол отшатнулся, впился взглядом в сверкающие зрачки.
— Это правда?! Действительно плывет Тумунуи?
Широко распахнув бездонные глаза, Этоа твердила в пароксизме отчаяния:
— Все рушится… Тумунуи будет беспощаден! И стены Нан-Мадола порастут травой забвения. Боги отвернутся от нас, камни обрушатся в бассейн Угря. Хааннах!.. — Она повернулась и исчезла во мраке.
Тангол и Ваахоа с верхней галереи Нан-Катарала напряженно всматривались в горизонт. Белесый Кива полого вздымался к черте окоема, и оттуда к острову Матоленим медленно подплывали огромные двойные каноэ. Их было множество.
— Как быстро отыскал Нан-Мадол мой брат… — пробормотал Тангол с удивлением. Он забыл, что с момента бегства в Нан-Мадол минуло более года.
Ваахоа разом сник, безвольно прислонился к колонне Храма. В душе жреца были пустота и отчаяние. Неужели все потеряно, и он никогда более не увидит Серых скал, где его ждет Пинтод, не услышит шума зеленой стены леса, плеска Великой реки?
На причалах собралась огромная толпа. В нижнюю бухту стремительно влетело узкое черное каноэ с косым парусом и пучком травы на мачте. То был знак бедствия! "Похоже на пирогу кауна, — подумал Тангол. — Кто это?" Размазывая по свирепому лицу траурную краску, посланец кауна хрипло восклицал:
— Горе Нан-Мадолу! Идет Тумунуи!.. Будет страшная битва!
Заметив Тангола, вождь скорбно кивнул ему. Прибежавшие из Нан-Танаха телохранители подняли кауна на плечи и скорым шагом понесли к тшаутелуру. Еще долго звучал вдали низкий бас вестника беды: "Лю-у-уди! Идет Тумунуи…"