Андрей Щербаков - ДМБ-2010

Она довольно кивает. Я поворачиваюсь, берусь за ручку двери и тут…

Дверь распахивается. На пороге — совершенно пьяный Сержант Пеппер, которого несут за руки и за ноги четыре таких же хмельных джентльмена. Сержант на секунду тормозит движение, приветливо машет мне рукой, затем процессия продолжает движение и громовым голосом поет:

— И-и уносят меня и-и уносят меня-я в звенящую снежную даль…

Вот и день закончился.

ГОЛОВЮСТ

Дуб — дерево. Роза — цветок. Олень — животное. Воробей — птица. Россия — наше Отечество. Смерть неизбежна.

Вылезая из машины, я осторожно огляделся. Он, несомненно где-то рядом… Я помню, как Он выглядит, но вот в очередной раз увидев Его даже этим замечательным летним утром, я вздрогнул. Огромная черная голова внимательно и безотрывно смотрела прямо на меня…

Я не выдержал и отвернулся.

Кругом шли люди. За моей спиной затормозил раскрашенный под джип «козлик» — машина с номерами Арбатского военного округа. Из нее, кряхтя выбрались нестарый еще генерал в мятых штанах с красными лампасами и ярко-рыжая деваха в футболке и мини.

Они ничуть не пугались Головюста… Мне стало немножко легче.

Да, пара в высшей степени нетипичная и, скорее всего, они направляются туда же, куда и я. Впрочем, скоро я это точно узнаю.

Головюста придумал Сержант Пеппер, когда мы работали здесь в стройотряде. С утра, до развода на работы, к нашей краснознаменной бригаде подошел юный дубофак (а все слушатели Школы делились на Биномов и Дубофаков) и спросил:

— Братцы, вот я знаю, что когда по плечи — это бюст. А когда по шею?

Сержант Пеппер поскреб небритую щеку, посмотрел в небо и увесисто произнес:

— Головюст.

— Спасибо, братцы. До чего ж умный народ (это он уже своим)!

Я осторожно обогнул Головюста и неторопливо двинулся к проходной Института. Куда идти, я, конечно, забыл, но, уверенно двигаясь за сладкой парочкой, пришел, куда мне было надо.

В приемной Лысого Академика крутилось еще пара-тройка штанов с лампасами и их разнообразных помощников. Я осторожно встал сзади. Кто-то неожиданно тронул меня чем-то холодным за локоть. Головюст!!! Я вздрогнул и обернулся. Это была та самая дева, которую я встретил с генералом на улице. Она протянула мне ладошку, мило улыбнулась и сказала:

— Привет! Меня Оксанкой зовут. А тебя?

— А меня — Котом.

Она рассмеялась неожиданным хриплым смехом:

— Нет, правда?

— Правда! А почему у тебя руки такие холодные?

— А у меня и ноги холодные, а почему — не знаю… Мужики все ругаются…

— Да ну, мне кажется, летом хорошо…

Я несколько секунд подержал ее руку.

— А где твой генерал?

— Зашел уже на заседание.

— Тогда пошли, а то всыпят сейчас, что ходим, мешаем…

— Побежали, ты только потом не убегай, я тебе телефончик напишу…

Я не ответил.

В полумраке огромного кабинета я сначала не увидел ничего, коме блестящей где-то очень далеко, метров за шестьдесят лысины Главного Академика. Совещание уже началось. Очередной докладчик что-то мерно журчал. Слов за работающим кондиционером было не разобрать совсем…

Я устроился почти в конце длиннейшего стола, Оксана села точно напротив. Докладчика я по-прежнему почти не слышал. Доносились только отдельные слова: «срыв государственной программы», «международный резонанс», «виновные должны быть наказаны». Последняя фраза меня сильно насторожила. Обычно она не предвещает ничего хорошего.

А говорили: «сходи, посиди». Да еще и на эти сутки записали на дежурство. Не нравится мне все это.

Моя визави мило улыбалась и что-то делала под столом. Я не выдержал и заглянул туда. Она громко хихикнула. Ничего особенного, девушка просто сняла туфли…

За открытым окном продолжался жаркий летний день. Впечатление жуткой жары усиливалось воздушным маревом, источник которого был мне пока неясен…

Вдруг, перекрывая все звуки в зале, на улице закричали дурным голосом:

— Взззвооод, пе-е-есню за-апе-вай!!!

И нестройный хор утомленных голосов заорал:

— Медленно ракета уплывает в даль,

Встречи с нею ты уже не жди,

И хотя Америки немного жаль,

СССР должно быть впереди…

Все ясно — очередной стройотряд. Высокое совещание сделало почтительную паузу, дослушав дурацкую песню до конца. Тем временем, толпа разгильдяев притопала точно под наше окно. Я понял, что сейчас в ходе совещания возникнет естественный перерыв. Не думал только, что он настанет так стремительно…

Голос за окном произнес:

— Интересно, что это за бидон, и пар из него какой-то идет?

— Ты че, не трогай. Тебе ж говорили, что здесь ничего трогать нельзя…

Это было последнее, что я услышал. За окном раздался пронзительный свист и через полминуты наступила зима…

На наш подоконник медленно стали падать тяжелые снежинки, видимые в окно провода покрылись плотным инеем, на соседнем окне появились веселые морозные узоры…

Соседка моя с радостным визгом протопала босыми ногами по паркету и вгромоздилась коленками на стул у окна. Высокое собрание заинтересовалось. Но столько, конечно, внезапной зимой, а замечательным видом сзади, который открылся на стуле. Лампасоносцы задвигались, потянулись смотреть. Докладчик умолк. Возник перерыв.

Я вышел в приемную и подошел к окну. Виновники происшествия не смогли, конечно, далеко убежать. Вид их был ужасен. Да, Пушкин вполне справедливо писал: «Вид его ужасен/Движенья быстры…».

Трое создателей зимы быстро кругами бегали под нашим окном, видимо, пытаясь согреться. Один бегать не мог, а только часто прыгал на месте, поскольку очки его покрылись толстым слоем инея, а пятый с лицом ослика Иа-Иа скорбно стоял на одном месте в позе футболиста, ожидающего пенальти — видимо, примерз к земле…

Да, жидкий азот серьезная штука, особенно такое количество. Ничего, лето свое возьмет, травку только жалко…

— Проходите, пожалуйста, работа продолжается, — бархатным голосом поведал мне секретарь и приоткрыл дверь.

Я опять шагнул в полумрак зала. Стало значительно прохладней. Докладчик (уже другой, с шикарной сединой) продолжал что-то вещать. Суда по тону, он оправдывался. Я уселся на свое место.

Конечно, Оксана сняла туфли не просто так. Вдруг я почувствовал ее ступню на своем колене. Действительно, холодные ноги…

Вдруг докладчик демонстративно громко произнес:

— Таким образом, экспертная комиссия пришла к выводу, что инцидент вызван ошибками в программном обеспечении Системы.

— Что скажешь, Кот? — дружелюбно поинтересовался Седой Докладчик.

Я попытался встать, но соседка не убирала ногу. Пришлось пощекотать ее за пятку. Раздался громкий хриплый смех.

Высокое собрание взорвалось:

— Он, ее щекочет там, что ли?

— Кот всегда так, он еще и не то мог сделать…

Нога убралась на положенное место. Я встал:

— Считаю, что программное обеспечение системы регистрации не могло вызвать обсуждаемый здесь факт несрабатывания заря…

— Стоп. Здесь не у всех допуск есть…

— Прошу прощения. Несрабатывания термоядерного реактора одноразового действия.

— Но ведь это по твоему настоянию, Кот, система старта одноразового реактора было соединена с системой регистрации?

— Да, в противном случае мы не могли синхронизировать точно регистрацию с началом процесса. Но сигнал на старт дается не нами. К пуговицам у кого-нибудь претензии есть?

— К каким пуговицам? — генералы выпучили глаза. Шутка не понята…

— Ну, к работе систем регистрации и синхронизации.

— По другим эпизодам — все штатно.

— Ну вот, а вы говорите…

— Ты не нукай, виноватые всегда должны быть…

Так я и знал. Награждение непричастных, наказание невиновных…

— Короче. Вылетишь прям отсюда. Эта, как ее? Вот… про-ход-ка как раз вышла на обрез бокса. Зайдешь и сам посмотришь.

— И что я там, интересно, увижу?

— А это уж тебе видней, Главный дизайн-конструктор.

Издеваются, гады!

Оксана с восторгом смотрела на меня. Она пока ничего не понимала…

Все ясно. Отсюда меня уже не выпустят…

Отлично, а ведь сигнал на срабатывание заряда прошел. Там только тронь чего-нибудь… Интересно, успеет аварийная бригада что-то увидеть или испарится сразу, как на Пятом полигоне? Дурацкие вопросы, однако, лезут в голову… Аварийная бригада, аварийная бригада — лезть-то придется мне.

Генералы выбирались из-за стола, прощались, расходились… Моя неудавшаяся знакомая глядела куда-то в мировое пространство. Вид у нее внезапно сделался невеселый… Я обошел стол, нагнулся к ней, потрогал ее по-прежнему холодную руку, легонько куснул за ушко и тихо сказал: