Александр Плонский - Будни и мечты профессора Плотникова (сборник)

— Ознакомьтесь с этим документом, — протянул Игорь Валерьевич исписанный знакомым почерком листок.

Плотников достал очки, медленно протер их, словно оттягивая неприятный момент, надел, поднес листок к глазам.

«Ректору института д. т. н., проф. Уточкину И. В. и. о. проректора к. т. н. Иванчика Е. Я. докладная записка…»

«Е. Я… Евгения Яковлевича…» — машинально подумал Плотников, как будто впервые узнал, что у Иванчика есть имя и отчество: обычно все, и сам профессор тоже, называли его по фамилии, имя же у него, казалось, отсутствовало с рождения.

«…Сообщаю о недостойном поведении проф. Плотникова А. Ф. Так, он позволяет себе в присутствии посторонних критиковать действия руководителей института… Демонстративно не подал мне руки, чем нанес ущерб авторитету проректора… Пытался уберечь от заслуженного наказания злостного спекулянта Козлова… Систематически нарушает финансовую дисциплину, перерасходуя смету отраслевой лаборатории… Публично излагает и пропагандирует философские концепции, не нашедшие… Дискредитирует звание профессора сочинительством рассказов… Использует аспирантов в личных целях… По некоторым данным, находился в связи с бывшей студенткой Кравченко…

Не могу оставаться безучастным свидетелем того, как мой недавний учитель теряет уважение коллектива. Спасти его может только ваше срочное вмешательство. Прошу принять в отношении проф. Плотникова А. Ф. самые строгие меры».

Листок выпал из ослабевших пальцев и спарашютировал на пушистый ковер.

— Что с вами, Алексей Федорович? Вам плохо? Да как же так! Нина Викторовна, вызывайте «скорую»!

…Вечерело. Алексей Федорович и Дарвиш дремали на заднем сиденье «Волги». Вдруг водитель Джерол закричал:

— Смотрите, что это?

Прямо перед ними слева направо над горизонтом плавно двигался вертикальный эллипс, словно оттиснутый серебром на сумеречном небе.

«Летучий голландец…» — прошептал Плотников.

Внезапно эллипс изменил направление и начал быстро приближаться.

— Что это?! — еще раз крикнул Джерол.

«Летучий голландец» завис над замершей у обрыва «Волгой». Плотников ясно различал цепочку иллюминаторов («Совсем как на судне», — подумал он). Открылся люк, несколько серебристых фигур соскользнули на землю.

— Вы гуманоиды? — спросил Плотников, с трудом шевеля онемевшими губами.

— Мы люди, обыкновенные люди, — ответили ему. — Как бы вам объяснить…

— Неужели из будущего? — догадался Алексей Федорович. — Но этого не может быть! Нарушается закон причинности!

— Да, в обычном понимании.

— А разве понимание может быть необычным?

— Может. Если бы вы знали о гармониках времени…

— Подождите… Я уже от кого-то слышал об этом… Неужели «перпетуум-мобиле»? Да, вспомнил, именно Стрельцов…

— Вы встречались с великим Стрельцовым? — воскликнул один из пришельцев. — И каков он?

— Ничем не примечательный паренек с пухлым портфелем… Корову через «ять» писал.

— Ничем не примечательный? Корову через «ять»? Что за чертовщина!

— Поистине, большое видится на расстоянии! Простите, ваше имя? — обратился второй пришелец к профессору.

— Плотников Алексей Федорович.

— Плотников… Нет, к сожалению, ничего о вас не слышали…

ТРОПИК РАКА В СОЗВЕЗДИИ БЛИЗНЕЦОВ

Клипер «Гром» под белым с диагональным голубым крестом Андреевским флагом шел в бакштаг, узлов до десяти, гонимый свежим пассатом — северо-восточным тропическим ветром, столь любимым моряками.

На фок-, грот- и бизань-мачтах, сверху донизу, плотными рядами солнечно-белых трапеций вздулись и басовито гудели пять с половиной тысяч квадратных аршинов тугой корабельной парусины: «Гром» нес все свое парусное вооружение, включая косые треугольники двух топселей и бом-кливера.

Пели на высокой ноте талрепы стоячего такелажа, поскрипывали блоки. Царапали небо острые, точно шпаги, клотики мачт. Ни единого облачка не было в его бирюзовой глуби.

Никита Анненков, девятнадцатилетний мичман флота российского, стоя на баке, жадно всматривался в сверкающую металлическим расплавом даль океана, словно хотел проникнуть взглядом за выпукло очерченный горизонт.

Атлантический океан, отдыхая от штормов, лениво вздымал невысокие волны, и «Гром» скользил по ним с тем неповторимым изяществом, которое свойственно самым быстрым парусным кораблям-клиперам.

Был август 1863 года. Вечерело. Они только что пересекли северный тропик — тропик Рака, — следуя курсом зюйд-зюйд-вест. Пассат дул ровно, и марсовым не надо было карабкаться по выбленкам вант на марсы и салинги, перебрасывать топселя, травить шкоты, брать рифы, чтобы уменьшить парусность. Барометр стоял высоко, и капитан Глеб Сергеевич Ханевский дал команде отдых.

Только рулевой нес вахту у штурвала, да сам капитан стоял на мостике, изредка переговариваясь с вахтенным офицером.

Клипер шел с легким креном, водяная пыль обдавала бак, но Никита лишь иногда непроизвольно поводил плечами. Его внимание не привлекали ни стайки летучих рыб, то и дело взмывавшие над поверхностью океана, ни неуклюжие с виду, но ловкие в полете, белые с черными маховыми перьями, красными лапами и желтым клювом альбатросы — наиболее крупные, до полутора аршинов, морские птицы. За время тропического плаванья мичман успел насмотреться на них и перестал замечать. Не смог он привыкнуть лишь к самому океану, бесконечно разнообразному в широте и величии, властвующему над человеческими душами, вселяющему в них то чувство собственного ничтожества, то гордую, несгибаемую силу, которая под стать богу, а не рабу божьему…

Вперив взгляд в океан, Анненков тем не менее размышлял о вещах отнюдь не отвлеченных. Он думал о грядущих переменах на флоте, началу чего был свидетелем. Паровая машина, отбросив медлительные и громоздкие колеса со шлицами, вооружилась гребным винтом и сразу же принялась теснить парус. Пароходы все громче заявляли о себе воинствующим прагматизмом. Никита сознавал, что парусные корабли — красавцы-клиперы, барки, бриги, корветы, шхуны — отходят в прошлое, как отошли фрегаты петровской поры — с наклоненными внутрь бортами, громоздкими кормовыми надстройками, разукрашенными балконами-гальюнами в носовой части, уступчатыми палубами. Эти медлительные, но плавучие и остойчивые корабли-мастодонты были украшены богатой, вызолоченной резьбой — пышным барочным орнаментом, фигурными рельефами, изображавшими дельфинов, нереид и драконов, гербом на корме и традиционной фигурой стоящего в грозном рычании льва на носу. Столь пышное убранство кораблей «зело первейшим монархам приличествовало» и должно было олицетворять могущество державы.