Майк Резник - Черная Леди

— С вами все в порядке? — спросил Хит.

— Да, друг Валентин, — я был счастлив. — Теперь со мной все в порядке.

Он заглянул в коробку.

— Что происходит? — спросил он. — Здесь всего лишь земля.

— Это от моей Матери Узора, — ответил я.

— Зачем ей присылать вам грязь?

— Это почва со священного поля Дома Крстхъонн, — сказал я.

Венциа утратил интерес к происходящему, и с тарелкой ушел в каюту, которую мы с ним делили.

— Я так полагаю, что это добрый знак? — заметил Хит.

— Да, — ответил я. — Я боялся, что в пакете окажется что-нибудь другое.

— Что, например?

— Что угодно, но не это, — я помолчал. — Каждый бъйорнн празднует два священных дня, друг Валентин: день, когда был основан его Дом, и день, когда его собственный Узор был принят Домом. Первый праздник отмечался, когда мы летели сюда с Ахерона, второй для меня наступит через тридцать два дня. Теперь вы понимаете?

— Не совсем, — ответил Хит. — Когда у нас праздник, мы дарим друг другу подарки, а не грязь.

— Это не грязь. Это священная земля с места, где родилась Первая Мать Дома Крстхъонн, та, что дала начало потомству с ее точным Узором.

— Вроде святой воды для католика, — заметил Хит.

— Святая вода — просто символ, — ответил я. — Это настоящая земля.

— Что вы собираетесь с ней сделать? — спросил Хит.

— Сначала снова позаимствую у вас режущее оружие.

— Зачем?

— Я пущу себе кровь, чтобы моя плоть слилась со священной землей в знак моей преданности Дому Крстхъонн.

— Вы уверены, что говорите не о самоубийстве? — с подозрением спросил он.

— Нет, друг Валентин, — ответил я. — Это религиозный ритуал.

— Мне казалось, что самоубийство — тоже религиозный ритуал.

— Этот важнее.

— Ладно, — сказал он. — А потом что?

— Потом я покрою свое тело этой землей.

— Предполагаю, что в этом тоже есть какой-то смысл, — сухо сказал он.

— Это следующий символ моего соединения с первой Матерью, — ответил я. — И кроме того, я должен спеть три молитвы: одну — к ней, одну — к Дому, и одну — к Матери Всего Сущего.

— И это все?

— Потом я соберу землю и мы ее атомизируем.

— Мне кажется несколько расточительным выбрасывать ее, если уж она такая святая, — предположил Хит.

— Но я оскверню ее прикосновением, — объяснил я. — Поэтому она уже будет не святая, а мирская. Счищая ее с себя, я очищусь на год вперед.

— А что делали ваши соотечественники до того, как у них появились атомизаторы? — спросил Хит.

— Это было и до того, как мы разработали космические полеты. Мы просто возвращали землю на то место, откуда она была взята. Даже в наши дни те из нас, кто остался на Бенитаре II, обычно предпочитают совершать ритуал на месте рождения Первой Матери.

— А женщины вашей расы тоже его совершают? — заинтересованно спросил Хит.

— Нет, — сказал я. — Зачем такой ритуал тем, кто уже чисты и священны?

— А вы у них так, мимо проходили, да?

— Не понял.

— Это несущественно, — он помолчал. — А почему вы так волновались, Леонардо? Что случилось бы, если бы в коробке оказались, скажем, перчатки или конфеты?

— Это значило бы, что я навек отлучен от святых таинств моей расы, — сказал я.

— Я думал, ваша Мать Узора уже отвергла вас.

— Меня отвергли физически. Если бы она не прислала мне святую землю, я был бы изгнан также и духовно. Моя душа обречена была бы одиноко блуждать, всеми покинутая, до конца вечности.

— Ну, теперь мне хотя бы понятен ваш радостный вопль, — заметил Хит. — У этой церемонии есть название?

— Праздник Первой Матери, — ответил я.

— А на день рождения вам пришлют еще одну коробку с грязью?

— Это будет не мой день рождения, — объяснил я, — а день моего Признания. Это радостный праздник.

— Чем он отличается от праздника Первой Матери?

— Когда я на родине, устраивается роскошный пир.

— И все? — удивленно спросил он.

— В сложной церемонии повторяются Клятвы Дому и Семье, и тем самым подтверждается моя верность Дому.

— И как она пришлет вам это? — спросил он со смехом.

— Когда мужчина-бъйорнн уже не живет на Бенитаре II, единственным символом подтверждения верности остается пир. Моя Мать Узора пришлет мне растения, выращенные на ее собственных полях, и съев их, я тем самым скреплю наши узы.

— Наверное, это совсем не то по сравнению с праздником, который устраивали для вас дома, — заметил Хит.

— Совсем не то, — согласился я. — Но личное счастье не имеет значения. Дом — это все.

— Если вы так считаете.

— А теперь можно позаимствовать режущее орудие, с вашего разрешения? — спросил я.

Он кивнул, прошел на камбуз и тотчас же вернулся с ножиком.

Я вытянул руку над землей Первой Матери и помедлил, прежде чем проколоть палец.

— Вас не расстроит вид крови, друг Валентин? — спросил я — Только моей собственной, — спокойно ответил он.

Я сделал надрез, и моя кровь тонкой струйкой полилась на священную землю.

— Лиловая? — сморщился Хит.

— Не у всех кровь красная, — ответил я.

— Дать вам бинт или что-то еще?

— Скоро остановится, — уверил я его, и мгновение спустя кровь действительно перестала течь.

— Надеюсь, следующую часть церемонии вы проделаете в сухом душе, — предложил Хит.

— Да, если вы не возражаете.

— По правде говоря, настаиваю, — ответил он. — Терпеть не могу пачкотни.

Я его поблагодарил, дождался, пока корабль покинет Граустарк и отправится в путь на Дальний Лондон, а затем закончил Праздник Первой Матери в уединении сухого душа.

Я надеялся, что во время путешествия Венциа расскажет о Черной Леди еще что-нибудь, но оказалось, что он уже рассказал нам все, что знал. Это, однако, не мешало ему без конца говорить о ней, потому что он был одержим навязчивой идеей встретить ее и узнать ответ на свой вопрос.

Хит продолжал смотреть на это скептически. Он каждый раз присоединялся к разговору, вставлял уместные замечания и говорил о Черной Леди, будто она была именно той, в которую верил Венциа — но между беседами снова почему-то обретал уверенность в том, что она на самом деле инопланетянка, или в крайнем случае — обычная женщина со сверхъестественными возможностями телепатии.

Что касается меня, то я был так утешен тем, что моя Мать Узора не обрекла мою душу на вечную ссылку, что даже положение изгнанника, которому никогда нельзя будет вернуться в родной мир, стало легче переносить. Чтобы отвлечься от размышлений о собственном неприятном положении, я сосредоточился на наших поисках Черной Леди, пытаясь вытеснить из головы все мысли о Доме и Семье.

Когда остальные спали, я снова пытался запечатлеть ее черты, хотя мои убогие художественные способности снова меня подводили. Один раз я даже попытался нарисовать ее, как бъйорннку, с белой кожей, лишенной Узора, в черной одежде, с безукоризненными чертами, печальными глазами — воплощенное Божество, перенесенное тушью на бумагу… но когда закончил, она оказалась совсем не похожей на Мать Всего Сущего, и напоминала лишь бъйорннскую женщину без Узора на коже и с правильными чертами лица.