Геннадий Тищенко - Взгляд извне

— Не нравится? — усмехнулась чуткая старуха. — Ничего… побудешь в нашей шкуре, тогда и узнаешь… — она не договорила, так как в хижину вошел бородатый лок, притащивший Янина сюда.

При его появлении мальчишки, возившиеся в углу хижины, притихли.

— Ну, узнала что-нибудь? — мельком взглянув на Янина, спросил бородач.

— Так от него и узнаешь… — проворчала старуха. — Не наш он… Совсем какой-то далекий… Поэтому и не поддается… Чужой он…

— Откуда же?

— Говорит, что из Крира, но я ему не верю…

— Из Крира? — бородач недобро взглянул на Янина. — И кто же был твой хозяин?

Янин молчал. Он не знал, что отвечать.

— Да врет он всё, — сказала старуха. — От него локом и не пахнет, неужели не чувствуешь?

Бородач принюхался.

— Зачем врешь? — лок подошел к Янину и наотмашь ударил его по лицу. — Говори, зачем здесь!

Янин молчал. Щека горела, и инспектор застонал, не столько от боли, сколько от обиды. В первый раз в жизни его ударили по лицу, и Янина, несмотря на его миролюбие, охватила ярость.

— Говори, пока на дыбу не посадил! — бородач хладнокровно ударил инспектора по другой щеке.

Этот удар был гораздо сильнее

— Чего ты с ним церемонишься, — проворчала старуха. — Пусти ему кровушку, тогда и заговорит…

— Некогда мне… С тарулами разберемся, тогда я им по настоящему займусь… — бородач обернулся к Огане. — А ты чего ждешь?

— Я думала… Я думала, ты устал, — испуганно пролепетала она. — Может, поешь сначала?

— Я уже поел… Устать-то я устал, конечно, но ты же знаешь… — он недовольно взглянул на Янина. — Или тебе этот мешает?

— А может, я им пока позабавлюсь? — торопливо предложила старуха. — Он у меня как миленький заговорит!

— Делай, что хочешь. Только постарайся, чтобы до моего возвращения не подох, а то я тебя знаю…

— С дохлого-то какой прок? — философски заметила старуха. — Живым-то он у меня, конечно, останется, но очень об этом жалеть будет… — старуха резво поднялась и прихватив под мышки испуганных мальчишек выбежала из хижины.

— Ты еще не разделась?! — обернувшись к Огане, угрожающе спросил лок.

«Ба, да у них тут полный патриархат!» — подумал Янин.

— Я сейчас!.. — женщина торопливо положила уснувшего младенца на циновку, — Только ты его к стенке отверни, — попросила она, кивнув на Янина. — Я при нем не могу…

Пинком бородач перевернул крепко связанного Янина, лицом к стене, и через некоторое время инспектор услышал его яростное сопение. Еще пару минут спустя раздались сладострастные стоны Оганы…

Скот, подумал Янин. Грубый неотесанный скот. Вам ещё идти и идти до цивилизации… Да еще и вопрос: дойдете ли?..

Тут Янин поймал себя на мысли, что при всей аморальности и безнравственности осмилоки из племени Улы значительно более цивилизованы, чем эти дикие локи и он, Янин, симпатизирует им значительно больше.

Но ведь именно осмилоки и довели их до такого состояния, думал Янин. Именно они во всем и повинны!..

Стоны Оганы участились и стали значительно громче. И в это время снаружи послышались крики и топот множества ног.

— Тарулы! — вбегая в хижину закричала старуха. — Чундар, Огана, опять вы, торлы проклятые?! Да сколько же это можно?

— Завидуешь, старая? — саркастично заметил лок, успевший, видимо, закончить свое дело. — Сама небось со мной не против, а?..

— Тарулы деревню окружили, а вы тут!.. — старуха не находила слов от возмущения.

— Ничего, сейчас я им покажу! — пообещал лок, с лязгом цепляя к поясу ножны с коротким мечом.

— А с этим-то что делать? — обеспокоено спросила старуха, кивнув на Янина.

— Делай что хочешь, но чтобы живым им не достался!.. — Чундар выбежал из хижины.

— Небось за тобой сюда и пожаловали, — переворачивая Янина на спину прошипела бабка. — Но будь спокоен, живым ты им не достанешься!..

Уголком глаз Янин заметил, как Огана торопливо повязывает набедренную повязку. Взгляды их на мгновение встретились и Янину почудилось во взгляде молодой женщины смущение.

А за стенами хижины нарастал шум боя.

— Присмотри за ним, — осмотревшись по сторонам, крикнула Огане старуха. — Даже прибить этого торла нечем… — с этими словами она выбежала из хижины.

И тогда Янин мобилизовал свои крайне редко применяемые способности. Он знал, что за это ему придется ответить, что он нарушает устав… Но ведь в примечании к уставу говорилось, что, в случае смертельной опасности, для самообороны, можно применять все средства. Вплоть до гипноза. А разве сейчас его, Янина, жизнь не была в опасности?..

— Подойди ко мне… — сконцентрировав внутренние силы, сказал Янин, внимательно глядя на Огану.

Локиня нерешительно подошла к инспектору и села на корточки. Ее груди колыхались рядом с лицом Янина и мешали сконцентрироваться.

— Развяжи меня, — властным, не терпящим возражений голосом, приказал Янин.

Огана обеспокоено оглянулась на вход в хижину и… начала быстро развязывать пленника.

— Ты что делаешь?! — закричала старуха, вбежавшая в хижину с огромной дубиной. — Да ты!.. — глаза старой ведьмы встретились со взглядом Янина и она застыла, словно пригвожденная этим взглядом.

— Спасибо, Огана, — сказал Янин. — И забудь обо всем. Отдохни…

Молодая локиня покорно кивнула, медленно поднялась на ноги и отойдя на несколько шагов села на циновку…

— И ты забудь, — приказал старухе Янин. — Ты тоже ничего не видела… — инспектор с трудом поднялся и начал разминать затекшие руки и ноги.

— Я же говорила: не по нашему он пахнет, — прошипела старуха. — Говорила же, что чужой!..

— Ты тоже отдохни! — коротко приказал Янин и взял из ослабевших рук бабки дубину, — А когда я уйду, спасайтесь, как сможете… И запомните: я не враг вам!..

Старуха с бессильной злобой взглянула на Янина, и, закрыв глаза, повалилась на пол.

— Ты Светлый Хранитель Знаний? — с восторгом прошептала Огана. — Я слышала про вас…

— Хранитель Знаний? — переспросил Янин. — А что… нас вполне можно и так…

Подкинув в руке дубинку, инспектор вышел из хижины…

Глава двенадцатая.

Дмитрий Еремкин

Лишь на пятый день нового пребывания в «Странном Доме» мне удалось взять под относительный контроль сознание Джонса.

Не передать словами ощущений и эмоций тех дней! Ведь перенос сознания в чужое тело, происходящий при мнемотрансляции, в корне отличается от переноса в свое сознание фрагментов чужой памяти, при мнемографических сеансах.