Станислав Лем - Непобедимый. Кибериада

Рохан уже ничего не видел, когда вдруг ему стало гораздо тяжелее передвигать ноги, он несколько раз провалился, почувствовал последний приступ отчаяния, поднял голову и вдруг понял, что он в пустыне. Он еще заметил звезды над горизонтом, потом, когда ноги его подогнулись, поискал шкалу индикатора, но не увидел ее, она была темной, молчала, — он оставил смерть за спиной, в глубине застывшего корыта лавы, — это была последняя его мысль. Он почувствовал лицом шершавый холод песка и погрузился не в сон, а в оцепенение. Все тело еще отчаянно работало, ребра ходили ходуном, сердце разрывалось, но сквозь этот мрак полного изнурения он проваливался в другой мрак, более глубокий, и, наконец, потерял сознание.

Рохан очнулся сразу, не понимая, где находится. Пошевелил руками, почувствовал холод песка, высыпавшегося из ладони, сел и невольно застонал. Ему было душно. Светящаяся стрелка манометра на кислородном приборе показывала нуль. В другом баллоне давление было восемнадцать атмосфер. Он переключил вентиль и встал. Был час ночи. Звезды резко сверкали в черном небе. Он определил по компасу нужное направление и пошел прямо вперед. В три он принял последнюю таблетку. Незадолго до четырех у него кончился кислород. Он отшвырнул кислородный прибор, сделал неуверенный вдох, но, когда холодный предрассветный воздух наполнил его легкие, пошел быстрее, стараясь не думать ни о чем, кроме этого похода через барханы, в которые он то и дело проваливался по колено. Он шел как пьяный и не знал, действие ли это газов атмосферы или просто усталость. Он подсчитал, что если будет делать четыре километра в час, то доберется до корабля в одиннадцать утра. Рохан попробовал определить скорость шагомером, но ничего не получилось.

Гигантская белая полоса Млечного Пути делила небо на две неравные части. Он уже привык к призрачному свету звезд, который позволял ему обходить самые большие барханы. Он шел и шел, пока не заметил на фоне горизонта какой-то угловатый силуэт, казавшийся странным правильным пространством без звезд. Еще не понимая, что это, он повернул в ту сторону, побежал, проваливаясь все глубже, и наконец вытянутыми руками, словно слепец, ударился о твердый металл. Это был вездеход, пустой, возможно один из тех, которые накануне утром выслал Хорпах, а может, какой-нибудь другой, например брошенный группой Реньяра. Рохан не думал об этом, просто стоял, задыхаясь, обнимая плоский лоб машины обеими руками. Усталость тянула к земле. Упасть около машины, заснуть рядом с ней, чтобы утром, с солнцем, отправиться в путь…

Рохан медленно вскарабкался на броневую крышу, на ощупь нашел рукоять люка и открыл его. Зажегся свет. Он сполз на сиденье. Да, теперь он уже знал, что немного опьянел, наверняка отравленный метаном, он никак не мог отыскать стартер, не помнил, не знал ничего… Наконец рука сама нашла потертую ручку, толкнула ее, двигатель негромко мяукнул и заработал. Он откинул крышку гирокомпасов, теперь он знал наверняка только одну цифру — курс возвращения. Некоторое время вездеход шел в темноте. Рохан забыл о существовании фар…

В пять было еще темно. Он увидел прямо перед собой, далеко, среди белых и голубоватых звезд, одну, висящую над самым горизонтом, рубиновую. Он тупо уставился на нее. Красная звезда?.. Не было таких… Ему казалось, что рядом с ним кто-то сидит, наверное Ярг. Рохан хотел спросить его, что это может быть за звезда, и вдруг — будто его ударили — понял. Это был носовой огонь крейсера. Он направил вездеход прямо на эту рубиновую капельку. Она постепенно поднималась, пока не стала ярко горящим шариком, в отсвете которого переливался панцирь звездолета. Между приборами замигал красный огонек и раздался звонок, сигнализируя о близости силового поля. Рохан выключил двигатель. Машина сползла по склону бархана и остановилась. Он не был уверен, что сумеет забраться в вездеход, если вылезет из него. Поэтому он залез в ящик и достал ракетницу. Она прыгала у него в руке. Рохан оперся локтем о руль, сжал запястье другой рукой и потянул спусковой крючок. Оранжевая черта пронзила темноту. Черта кончилась взрывом, выбросившим яркие звездочки, — ракета ударилась в стену силовой защиты. Он стрелял раз за разом, пока не услышал сухие щелчки ударника. Кончились патроны. Но его уже заметили. Почти сразу же на вершине корабля вспыхнули два больших прожектора и, лизнув песок белыми языками, скрестились на вездеходе. Одновременно осветилась аппарель, и, как холодный огненный столб, вспыхнула шахта пассажирского подъемника. Трапы мгновенно заполнились бегущими людьми, под кормой на барханах заметались огоньки. Голубые светлячки показали проход внутрь поля.

Ракетница выпала из рук Рохана. Он не помнил, как сполз по холодному боку машины, и, пошатываясь, преувеличенно большими шагами, неестественно выпрямившись, стиснув кулаки, чтобы подавить неприятную дрожь в пальцах, пошел прямо к кораблю, который стоял в половодье огней на фоне бледного неба такой величественной неподвижной громадой, как будто и в самом деле был непобедим.

Кибериада

Как уцелела вселенная

Конструктор Трурль создал однажды машину, которая умела делать все на букву «Н». Закончив эту машину, он для пробы заставил ее сделать Нитки, потом намотать их на Наперстки, которые она также сделала, затем бросить все это в специально вырытую Нору, окруженную Незабудками, Наличниками и Настойками. Машина выполнила задание безукоризненно, но Трурль еще не был уверен в ее исправности и велел ей сделать поочередно Нимбы, Наушники, Нейтроны, Наст, Носы, Нимф и Нитрогениум. Последнего она сделать не смогла, и Трурль, очень расстроенный, приказал ей дать по этому поводу объяснение.

— Я не знаю, что это, — объяснила машина. — Ни о чем таком не слыхала.

— Как так? Ведь это же азот. Такой химический элемент…

— Если это азот, то он на букву «А», а я умею делать только на букву «Н».

— Но по-латыни это называется нитрогениум.

— Дорогой мой, — сказала машина, — если б я умела делать все на «Н» на всевозможных языках, то я была бы Машина, Которая Может Делать Все В Пределах Всего Алфавита, потому что любая вещь на каком-либо из языков наверняка начинается на «Н». Дело обстоит не так хорошо. Я не могу сделать больше, чем ты придумал. Азота не будет.

— Хорошо, — согласился Трурль и приказал ей сделать Небо.

Она тут же сделала одно, небольшое, но по-небесному голубое. Пригласил он тогда к себе конструктора Клапауция, представил его машине и так долго расхваливал ее необычайные способности, что тот разозлился втайне и попросил, чтобы и ему разрешили приказать машине что-нибудь сделать.