Евгения Мелемина - Последний Инженер

– Да, их бы… поменьше… – торопливо согласился Джон.

– Поменьше? – задумчиво спросил Шикан. – Ну, и это тоже. Их станет так мало, что деторождение перестанет быть преступлением, генофонд обновится. Это тоже важно.

Он выглядел разочарованным, но вслух своих сомнений не высказал.

Повалился на подушки и закрыл глаза.

– Пошли оба вон, – отчеканил он, и Джон с готовностью поднялся.

Кенни хотел уйти первым и скрыться где-нибудь в боковых коридорах, но Джон нагнал его и схватил за руку.

– Объясни мне, – сказал он, – объясни.

Его трясло.

Кенни хмуро высвободил руку и пошел к лифту. Джонни не отставал.

– У меня была странная теория, – торопливо говорил он на ходу, – я врач… я делал операции бездомным. Мне показалось, что они, вы – ничем не отличаетесь от людей, только совершенно регрессировали. Знаешь, как было раньше на планете – где-то развитые государства, а где-то племенной строй. Но…

Кенни нажал на кнопку вызова лифта.

– В чем проблема? – спросил он, надеясь закончить поток высказываний и отвязаться.

– Я был на уровне Мертвых, – сказал Джон, – Шикан отправляет бездомных в переработку.

Внутри Кенни что-то дрогнуло, но он мотнул головой.

– Это адепты, – сказал он, – они сами приходят к богу и приносят себя в жертву добровольно.

Джон прикусил губу.

– Да? Ладно, – сказал он и отступил, – я мог бы и сам догадаться… Столько трупов оставалось после каждой мессы…

Его тон и голос раздражили Кенни окончательно.

– Слушай, – сказал он, – хватит пищать и ныть. Все это делается для тебя! Для тебя, сука, это делается! Не для меня, хотя я прожил тут всю жизнь и сотни раз просил помощи, а для тебя, хнычущей меха-девки! Ты стонал, что мир кругом плох, а люди сволочи? Стонал. Так радуйся, что бог внял твоим стонам и принялся за дело! Что тебе не нравится?

Джонни помолчал секунду, слушая громыхание старого лифта, возвращавшегося сверху, и сказал спокойно и рассудительно:

– Мне не нравится, что он действовал моими клонами. Каждый раз, когда я приходил сюда, с меня снималась копия, из мертвых адептов и еще какой-то дряни лепили меня… а я не знал. Но моими руками все это начиналось. Взрывы, пожары, крушения поездов. Я так не хотел.

Двери лифта открылись, Кенни вошел и следом зашел Джон. Кенни молчал, думая о том, что сам когда-то брезгливо относился к подобного рода делам: сама концепция работы Мертвых настораживала. В индивидуальных случаях машины перерабатывали тело, чтобы восстановить его точно таким же. По этому принципу работали и парковые Врата: они убивали на точке входа и возрождали на точке выхода, а не переносили с места на место. В этом было что-то противоестественное, что Кенни считал легким неудобством, но со временем привык, так что негодование Джона он принял по-своему. Меха, видимо, не нравилось, что по его образу и подобию создавались бездушные машины, действующие в рамках приказов, и не более. Так же точно поначалу протестовал Морт, но потом, убедившись, что приказы он будет отдавать сам, успокоился.

Джон обрадовался затишью, надеясь, что Кенни его понял. Он, конечно же, пытался высказать другое: то, что недовольный теоретик никогда не вышел бы на улицы, чтобы претворять в жизнь свои кровожадные планы, что он никогда не требовал переворота и убийств, а теракты переживал так же тяжело, как и люди, чувствуя абсолютное бессилие перед тайной сокрушительной жестокости, с которой они проводились.

– Я не понимаю, зачем это было нужно, – сказал он.

Кенни пожал плечами.

– А как вас еще заставить шевелиться? – спросил он, выходя из дверей и шагая по коридору.

Он по-прежнему держался впереди и всем видом показывал, что не желает общаться.

– Как? – спросил Джон, едва поспевая за ним. – Что?

– Ну, вы же сидели и ничего не делали, – пояснил Кенни, – а как только люди на вас обозлились, сразу запрыгали…

– Но почему я?

– А кто? Я сразу отказался. Это из вас, меха, получается бездушный кусок дерьма, а мне бы пришлось осмысленно помирать… раз за разом.

– Но…

– Отвали, – почти выкрикнул Кенни и хлопнул дверью с надписью с номерной мутной табличкой. На грохот в коридор высунулся Эвил. Он выглядел уставшим, но собранным.

– Доу, – сказал он, – я помню, что обещал тебя посмотреть. Подожди пару часов, мне нужно закончить с Карагой.

– Я хочу посмотреть, – сказал Доу, но его заглушил страшный, слегка приглушенный крик.

Эвил поднял брови.

– Хочу посмотреть! – громче повторил Доу, начиная задыхаться.

– Прошу, – сказал Эвил, довольный, что может продемонстрировать свои умения. – Заходи.

Он шире распахнул дверь, и Доу вошел в комнату, заполненную стеклянными колбами. Почти все они были пустыми и отбрасывали бутылочные мутные блики, но в одной из них варился теплый пластик, сквозь который угадывались очертания человеческой фигуры. Через колбу то и дело проходили длинные, ветвистые электрические разряды.

– Это первый этап, – охотно объяснил Эвил, снимая с маленькой красивой руки узкую резиновую перчатку. – Подготовка тела. Оно должно выдерживать напряжение до двух тысяч меха-ватт, иначе сгорит на работе.

Доу подошел ближе и присмотрелся. Темные очертания вдруг обрели четкость, и с другой стороны припали к пластиковой преграде красные ладони и страшное, измученное лицо с обезумевшими глазами.

Джонни отпрянул.

– Это не Карага, – сказал он.

– Это его будущее зарядное устройство, – сказал Эвил, – а ты хотел Карагу посмотреть? В соседней лаборатории.

Лицо пропало, и снова донесся приглушенный, режущий крик. Доу сам еле сдерживался, чтобы не застонать. В нем опять что-то разладилось, легкие засвистели.

– Долго он будет… так?

– Дня три, – сказал Эвил, отпирая следующую лабораторию. – Обоим понадобится время. Карагу тоже надо привести в порядок, иначе он не выдержит подзарядки.

Он надел новые перчатки, а старые, разорвав, бросил в ведро под столом. На столе лежал Карага. Его огромное сильное тело Эвил аккуратно вскрыл и нанизал на длинные спицы, ровным квадратом открыв внутренности от шеи до паха.

В лаборатории держался стойкий запах кислого соединительного раствора.

Доу заглянул внутрь Караги и увидел мощные соединения биометаллических мышц с живыми тканями, крупные блестящие органы, одетые в розовые и желтые пленки; выгнутые схемы-контроллеры и укороченные остатки пищеварительного тракта.

Короб батареи Эвил снял и как раз менял желто-черные колбочки. Старые он вынимал из гнезд и складывал в алюминиевый лоток, а новые вшивал длинной загнутой иглой и укреплял крошечными винтиками, которые нельзя было толком рассмотреть без линзы, укрепленной над столом.