Светлана Дильдина - Песня цветов аконита

Йири произносит едва слышно:

— Наверное, вам приготовили кого-то еще, и надо освободить место.

— Ты полагаешь? Только мне решать, когда оно опустеет.

С виноватым видом вернулась охрана. Тот, кто пустил иглу, не стал дожидаться развязки — он успел прервать свою жизнь.

— Его хозяев найдут.

— Не найдут, — голос тихий, но какой-то острый. — Я… не хочу смерти Феи. Больше я не буду ездить верхом.

— Что за чушь! — взрывается Солнечный. — Ты беспокоишься о лошади, а не о себе!

Хотелось встряхнуть этого мальчишку, чтобы он перестал нести ерунду. Но у Йири и без того дрожь сменилась какой-то лихорадочной веселостью.

— Ее жизнь дороже моей — моя досталась вам за меньшую плату, повелитель! — Йири гладит рыжую морду лошади, шепчет ей что-то.

Повелителю становится не по себе.

Зима выдалась теплой. Снег выпадал несколько раз и тут же таял — торопливо, словно смущенно, оставляя мокрую землю. Для уроженца севера зима была радостью — но радостью призрачной. Здесь почти не бывало морозов, и часто вместо снега шел дождь. Но птичьи лапки оставляли следы на снегу — у птиц была своя яна…

Родные, конечно, узнали бы Йири — хотя он изменился. В последний раз они видели его мальчишкой, которому еще не исполнилось тринадцати. Сейчас ему было семнадцать. Он оставался тонким и гибким, как ветка ивы. Лицо еще хранило полудетские очертания; но сам он стал выше, кожа — светлее из-за того, что он теперь редко бывал на солнце. В детстве у него были короткие волосы — теперь они падали на плечи. Черты стали тоньше; руки были идеально ухожены — тонкое запястье, золотистый шелк кожи — трудно поверить, что эти руки когда-то таскали корзины, убирали грязь и выпалывали сорняки. Но главное — изменилось выражение лица. Раньше взгляд был задумчивым, теперь — внимательным, но непроницаемым. Четко очерченные губы хранили намек на улыбку — ласковую, теплую — и вместе с тем отрешенную, как ледяное добро небожителей. Раньше он носил старые и не всегда ладно сидящие вещи из самой дешевой ткани. Теперь одежда подчеркивала красоту жестов и тела.

Перемена сделала его гораздо привлекательнее — и недоступнее. Раньше можно было запросто потрепать его по волосам, пошутить — теперь он не казался простым. Вряд ли даже бойкая младшая сестренка осмелилась бы, как в детстве, с визгом броситься ему на шею.

А что до прочего — было в нем то, что дороже самой яркой, самоуверенной красоты — холодноватое и трепетное, как тень. Такие не зажигают — они сводят с ума.

Оплетенная стебельками ракушка — лодочка казалась хрупким произведением искусства. Ловкие пальцы пробежали по бокам, в последний раз проверяя узелки.

— Красиво. — Солнечный глянул сверху. — У тебя хорошо получается. Там, на севере, тоже делают такие?

Тень улыбки.

— Нет, господин. Там просто плетут косички из разных стеблей.

— Многие вельможи хвалятся искусно сделанными сэрэн, якобы творением их рук, а сами втайне заказывают их умельцам. Но твоя сэрэн будет самой красивой.

Юноша чуть покачал головой.

— Я не смогу поставить ее.

— Почему?

Йири отвел рукой упавшую на глаза прядь, задумчиво сказал:

— Я не могу покинуть Ивовый Остров. А в Столице где мне стоять в храме? Среди придворных? Или среди народа?

— Странная манера отвечать вопросом на вопрос, — поморщился Юкиро. — Видимо, только смерть отучит тебя от нее.

— Смерть? — эхом откликнулся Йири.

—Творец Сущего! Ты снова! Впрочем… — Юкиро чуть улыбнулся. — Мне уже все равно, как ты говоришь. Сэрэн приносят в храм в День Нового Лета…Ты очень давно не делал этого, так?

— Разве это имеет значение, господин?

— Не имеет, — отрезал Юкиро. — Но я хочу подарить тебе этот день.

— Многие хотят не того, что им дано… Но сам Благословенный — всегда ли может иметь, что пожелает, и делать, что хочет?

— Когда-то ты казался мне дурачком, — задумчиво сказал Юкиро. — Это удивляло меня и спасало тебя от смерти. Ты говоришь то, что не произносят даже во сне, и не понимаешь, как дерзки твои слова. Иногда ты кажешься мне святым, иногда — сумасшедшим. Иногда — просто ребенком.

— Я далеко не дитя, — тихо возразил Йири.

— Иногда ты проходишь по самой кромке моего терпения. Ты не понимаешь, к чему ты так близок.

— Моя жизнь не принадлежит мне, — ответил Йири.

— А мне не принадлежит твоя почтительность, — усмехнулся Юкиро. — Ты можешь склоняться низко… но тебе все равно.

Он вновь перевел взгляд на любимца.

— Пора дать тебе возможность появиться в Храме. И кое-что показать.

— Кому показать, господин?

— Некоторым особо любопытным.

Солнце заливало Сиэ-Рэн расплавленным белым золотом, щедро, так, что больно было глазам. Ивовые листья казались позолоченными, а не серебристыми. Светлая одежда придворных лишь подчеркивала сияние дня.

Дочь Благословенного выглядела хмурой. Драгоценное гэри с праздничной пелериной, как раз в цвет ивовых листьев, спрыснутых солнечным золотом, делало ее похожей на куклу из парадного набора игрушек. Высокую прическу Хали украшали хризолиты, такие же камни переливались на плотных манжетах. Легкая вуаль защищала лицо от солнца — но ветер то и дело откидывал ее, открывая плотно сжатый рот и темные глаза. Когда-то Хали огорчало, что она недостаточно красива. Сейчас ей было безразлично. Муж ее остался в Доме-на-реке. Ради мира их связали друг с другом, и на Островке его видеть не хотят. И сама Хали теперь бывает здесь редко. Она тоже теперь не нужна. Только в такие вот дни на виду появляться обязана.

Кайсин и Амарэ ни на шаг не отставали от своей госпожи. Госпожа Кору с мужем стояла среди придворных, но не сводила пристальных глаз ни с Аину, ни с тех, кто ее окружал. Ее острый взгляд подмечал все, что давало повод к размышлениям или сплетням.

Прибыл повелитель с личной свитой. Многих доставили к месту в носилках. Верховые спешились, ступили на белые плиты двора Храма Иями. Один из них мгновенно приковал к себе все взгляды. На нем была светло-серая, почти серебристая, блуза-тэлета — и более темная ханна — ив ней явственно переливался, дышал тот же оттенок ивовых листьев, что был на Юкиро и Хали, менее заметный, но все же бесспорный. Хотя прямых нарушений установленных правил не было, одежда Йири выглядела откровенным вызовом. И этот вызов был делом рук повелителя — двор понимал, что без указания Солнечного подобная выходка означала бы смерть, и очень мучительную. Юкиро решил показать, что ставит своего любимца выше комнатной утвари.

Музыка переливалась — легкая, как солнечный свет

Две женщины, в чьих жилах текла кровь Золотого Дома, были старшими над служителями Храма. Только рожденные с каплей крови Ай-Ти могли исполнять обряды в Храме Сущего и Иями внучки Творца. Одетые с пышностью, они замерли на ступенях, ожидая процессию.