Брайан Олдисс - Зима Геликонии

Деятельность на борту то вспыхивала, то затихала. В одну из ночей прогремело несколько выстрелов. Другой ночью фагоры заметили бегущего вдоль правого борта мужчину, за которым с воплями гнались две женщины. В руках у них блестели ножи. Мужчина бросился в море и пытался плыть к берегу, но вскоре без единого крика утонул в ледяной воде.

Небольшие айсберги, лебедями плывущие по морю, отколовшись от ледника в бухте Осужденных, двигались на запад. Время от времени они тихо толкались в борт «Нового сезона». Лутерин Шокерандит, сидя в разоренной каюте, где лежала Торес Лахл, прислушивался, как глыбы льда трутся о борта их корабля.

Он запер дверь и сидел, держа в руке небольшой топорик. Булимия, порожденная жирной смертью, превратила всех на корабле в возможных врагов. Время от времени он откалывал от корабельных балок щепу. Топливо было ему нужно, чтобы развести в жаровне небольшой огонь, на котором он жарил части туши последнего флебихта. Они с Торес Лахл за восемь или девять (по его оценке) дней, проведенных на борту дней, съели четырех длинноногих коз.

Обычно жирная смерть истязала человека с неделю. К исходу недели больной либо умирал, либо выздоравливал, к нему возвращалось обычное сознание — но тело менялось. Шокерандит следил за мучениями Торес Лахл, подмечал, как меняется ее тело. Пытаясь снять цепи, Торес Лахл в клочья рвала на себе одежду, часто просто зубами, и грызла столб, к которому была прикована. Ее рот превратился в кровавое месиво. Шокерандит глядел на нее с любовью.

Пришло время, и в ее взгляде снова появилась осмысленность. Она улыбнулась ему.

Потом она несколько часов проспала, и ее состояние заметно улучшилось, ибо все, кто выживает после жирной смерти, чудесно себя чувствуют.

Шокерандит расковал ее руки и ноги, принес губку и несколько ведер соленой воды и помог вымыться в тазу. Когда он поддержал Торес Лахл за талию, чтобы женщина не упала, она поцеловала его. Потом оглядела свое нагое тело и разрыдалась.

— Я стала похожа на бочонок. А была такая стройная.

— Это естественно. Посмотри на меня.

Она взглянула на него и рассмеялась сквозь слезы.

Потом они смеялись вместе. Он смотрел на чудесное строение ее нового тела, блестящего от воды, на ее прекрасные плечи, грудь, живот, ноги.

— Таковы люди нового мира, Лутерин, — сказала Торес Лахл, впервые назвав его по имени.

Он потер свои еще не зажившие костяшки пальцев.

— Я рад, что ты выжила.

— Потому, что ты позаботился о своей пленнице.

И совершенно естественно было то, что он обнял ее, поцеловал в истерзанный рот и увлек ее на кровать, где еще недавно сам корчился в агонии болезни. Теперь они слились там в агонии сексуального наслаждения.

Потом он сказал:

— Ты больше не моя пленница, Торес Лахл. Ты первая из женщин, кого я полюбил. Теперь мы оба пленники друг друга. Я заберу тебя в Шивенинк, и мы поднимемся в горы, где живет мой отец. Ты должна увидеть чудо — Великое Колесо Харнабхара.

Она уже начала забывать о том, что случилось, поэтому ответила равнодушно:

— Даже у нас, в Олдорандо, слышали о Великом Колесе. Если ты хочешь, я отправлюсь с тобой. Но на корабле очень тихо. Может быть, стоит подняться и посмотреть, что с остальными? Может быть, они еще страдают от чумы — Одим, и его многочисленное семейство, и команда?

— Побудь со мной еще немного.

Обнимая Торес, он заглянул в ее темные глаза, словно не решаясь разрушить чары этого мгновения. Сейчас он просто не мог почувствовать разницу между любовью и возвращением здоровья.

— В Олдорандо я была врачом, — быстро проговорила Торес. — Мой долг — лечить больных.

Она отвернулась от Лутерина.

— Откуда берется болезнь? От фагоров?

— Да, мы считаем, что от фагоров.

— Значит, наш отважный капитан говорил правду. Наша армия не должна была вернуться в Сиборнал, ее следовало удержать силой, иначе мы разнесли бы чуму; чума была среди нас. Приказ олигарха был скорее мудрым, чем жестоким.

Торес Лахл покачала головой. Она принялась медленно укладывать свои роскошные волосы, глядя в маленькое зеркало и не оборачиваясь к Шокерандиту. И сказала:

— Это слишком простое решение. Приказ олигарха поистине был само зло. Приказ уничтожить жизнь всегда несет в себе зло. То, что он сделал, может оказаться не просто злом — совершенно бесполезным злом. Я знаю кое-что об истинной природе жирной смерти, хотя большую часть Великого Года болезнь находится в спячке и ее трудно изучать. Знания, полученные дорогой ценой в одни времена, легко забываются в другие.

Шокерандит приготовился слушать, но Торес Лахл замолчала и продолжала рассматривать свое лицо, уже закончив прическу. Она послюнявила палец и пригладила брови.

— Поосторожней насчет олигарха. Он знает гораздо больше нас.

Тогда она повернулась и взглянула на него. И веско ответила:

— У меня нет оснований относиться к вашему олигарху с уважением. В отличие от олигархии жирная смерть все же допускает милосердие. От болезни умирают в основном старики и дети: большинство взрослых выживает — больше половины. Их тела меняются необходимым образом, как это произошло с нами.

Она в шутку ткнула его в живот еще мокрым пальцем.

— Наши новые, более коренастые тела суть необходимая дань уважения к природе, Лутерин.

— Но половина населения умрет... общество будет разрушено... Олигархия не допустит, чтобы такое случилось с Сиборналом. Олигарх примет необходимые меры...

Торес махнула рукой.

— В пору, когда гибнет урожай и всем угрожает голод, столь резкое уменьшение населения — скорее благо, чем бедствие. Зато те, кто выжил, — здоровые и сильные люди, они смогут жить и дальше. Жизнь все равно будет продолжаться.

Шокерандит рассмеялся.

— Через пень-колоду...

Торес внезапно нетерпеливо тряхнула головой.

— Нужно подняться на палубу и проверить, кто еще уцелел на корабле. Мне совсем не нравится эта тишина.

— Надеюсь, Эедап Мун Одим выжил, ведь он добрый человек.

— Я узнаю это только тогда, когда сама увижу.

Они поднялись с кровати и в тесноте каюты еще раз оглядели друг друга при скудном свете. Шокерандит потянулся поцеловать ее, но в последний миг Торес убрала губы. Молодые люди вышли в коридор.

То, что произошло, вспомнилось Лутерину чуть позже. Если не тогда, то позднее он понял, чем именно Торес Лахл так привлекала его. Она была желанна ему физически; но более всего — он это не сразу понял — его привлекала ее манера держаться независимо. И только когда по прошествии времени эту независимость постепенно разрушило течение жизни, они пришли к настоящему пониманию.