Александр Полещук - Падает вверх (Иллюстрации А. Блоха)

Нас вызвали с уроков, и процессия двинулась к угольному сараю Сережкиной матери. Илья Ильич долго нюхал остатки в фарфоровых чашках, восхищенно, но тем не менее осторожно взбалтывал растворы в пробирках, с профессиональным интересом рассматривал прожоги в лабораторном столе и все приговаривал:

— Вешать надо, надо вешать.

— Кого? — не выдержал Чушка. — Кого, Илья Ильич?

Илья Ильич посмотрел на него поверх очков и сказал:

— Родителей ваших, вот кого. И как эти лоботрясы всю округу не подняли на воздух, не понимаю?..

Тайное общество «Луч смерти» переживало свое величайшее падение и свой величайший триумф.

Как-то после уроков мы остались и все рассказали учителю физики.

— Пучок параллельных лучей? И одной заменой гиперболоидов вращения на параболоиды? Ничего не выйдет. — Учитель физики громко зазвенел связкой своих ключей.

— А по учебнику должно выйти, — сказал я, но уверенность уже покинула меня.

— Это, конечно, было очень заманчиво, я вас понимаю, но дело в том, что пучок истинно параллельных лучей не может существовать, это фикция. Вы правильно применяли законы геометрической оптики, и я вами доволен, но в школе вам не рассказывают о физической оптике, о волновой оптике, программа оставляет в стороне электромагнитную оптику. Учение о свете — обширнейшая область физики… Нет параллельного пучка света, и получить его методами геометрической оптики, то есть используя отражающие и преломляющие среды, не представляется возможным. Почему? Да попросту потому, что чем больше мощность в пучке, тем сильнее его рассеяние. Растет рассеяние пучка…

Это был конец, и мы все это поняли. Теперь, вспоминая этот разговор, я думаю о квантово-механических преобразователях света, ведь они, по-видимому, дадут возможность получать столь мощные, почти параллельные пучки, о которых даже не мечтал инженер Гарин. Время показало, что все-таки в какойто степени были правы Алексей Толстой и мы, поверившие в гиперболоид, но в тот момент я почему-то вспомнил того занозистого старикана, от которого я впервые услышал:

— Наука состоит из цепи противоречий.

У нас в классе была одна великовозрастная девица, звали ее Татьяной. Вокруг нее на каждой переменке вились старшеклассники. Мы, к счастью, не удостаивались ее внимания. Она действительно была красивой и разбитной, а посещала школу с таким видом, будто хотела всем нам сказать: «Это не для меня, взбрело же маменьке заставлять меня учиться, когда я уже все сама узнала».

Но вдруг произошла история, которая возмутила всех ее многочисленных поклонников и чуть было не окончилась для меня печально.

Все началось с того, что преподаватель математики, известный специалист — он преподавал у нас и одновременно вел занятия в транспортном институте: в те годы оплата работников школы и сотрудников института не очень различалась, — вызвал к доске Портоса и, возмущенный его знаменитым «Фу-у-у», буквально изничтожил его. Он задавал ему самые простые примеры и, пользуясь его смущением, повторял под общий смех класса после каждой его попытки найти решение: «Фу-у-у, глупо!» Портос несколько раз порывался сесть на место, но наш математик задавал ему все новые и новые примеры, а потом в очень вежливой форме заявил, что Портос «не то что туп, но весьма близок, весьма…».

«Фу-у-у, глупо!» исчезло из лексикона Портоса, он болезненно пережил головомойку и все дни напролет решал алгебраические задачи и приставал к каждому из нас, чтобы мы его о чем-нибудь спросили из математики. Я решил «разыграть» его и, предупредив ребят, что на большой перемене будет'"потеха", с невинным видом обратился к Портосу с таким предложением.

— Есть пример, Портос, — сказал я, — я его сам едва решил… Вот если справишься с ним за перемену, то больше никто из нас не будет сомневаться в том, что ты совсем не туп.

Портос немедленно согласился, быстро переписал пример на доску и стал вычислять. Он очень волновался, часто стирал написанное и вновь продолжал вычислять. Остальные ребята сообразили, что ждет Портоса в случае удачного решения, и тихонько посмеивались. А Портос все писал и писал. Пример, однако, составлен был так, что после всех сокращений получалось слово, составленное из латинских и греческих букв: "т", «игрек», «пи», «зет», «альфа». Если «игрек» прочесть как русское "у", то результат звучал совсем убийственно для нашего Портоса.

— Я решил! — торжествовал у доски Портос. — Мишка, посмотри, правильно?

Я заблаговременно отбежал от доски, а все ребята хором прочли результат: на доске большими буквами было написано «тупица».

Портос сразу же бросился ко мне, и его кулак с зажатым в нем большим куском мела не оставлял никаких сомнений в его намерениях.

Под общий хохот я пару раз выскользнул из его «любвеобильных объятий», но он, рассвирепев, швырнул в меня кусок мела, тот попал в доску, отскочил, я поймал его на лету и ответил тем же, но тут не обращавшая внимания на «детскую возню» красавица Татьяна поднялась со своего места и приняла на себя удар. На ее беломраморном лобике вспух ужасный желвак. Всхлипывая, Татьяна бросилась из класса, и через несколько минут в класс заглянул ее главный поклонник — огненноглазый великан из десятого класса Ярчук.

— Вон он, — сказала зло Татьяна и показала на меня.

— Добре, — кивнул Ярчук.

Встреча с Ярчуком мне не улыбалась. В середине последнего урока я отпросился «на минутку» и через форточку соседнего класса, ученики которого уже ушли' по домам, вылез на улицу и кружным путем отправился домой.

Вскоре я вошел во вкус «охоты». Ребята из моего класса вели разведку, и я выбирался из огромного, на целый квартал школьного здания в самых неожиданных местах.

— Как тебе не стыдно, Танька! — сказал я нашей красавице. — Я ведь не нарочно, я ведь извинился.

Татьяна очень удивилась и заверила меня, что давно взяла слово с Ярчука меня не трогать, так как синяк уже стал проходить.

— Не понимаю, что ему от тебя нужно? — сказала она.

Но Ярчук ловил меня не только после уроков, я сам видел его дежурившим у ворот моего двора. Вид у него был совсем мирный, и я решил подойти к нему.

— Ну, чего ты меня так боишься? — спросил Ярчук. — Мне ведь с тобой поговорить надо… Но так, без свидетелей. У меня к тебе дело…

Мы отправились в парк Шевченко, вышли на голый обрыв над Днепром, и Ярчук вынул из кармана клочок исписанной бумаги. Это было письмо от Антона Степановича. Оказывается, отец Ярчука сидел в одной камере с Антоном Степановичем. Отца Ярчука неожиданно освободили, а Антон Степанович, зная, что родственники моей матери живут в Днепропетровске, откуда был Ярчук, написал несколько слов, своих последних слов…