Петер Жолдош - Возвращение «Викинга»

— Понимаешь, — говорил я в свою очередь, — хоть ты и похож на большую обезьяну, но парень, надеюсь, хороший, и еще надеюсь, что ты со мной не разделаешься. Верно?

Туземец вслушивался в звуки моего голоса, не дыша. В моей речи он не понимал ни бельмеса, так же, как и я в его. Мы сразу уяснили ситуацию, поэтому наши голоса выражали доверие друг к другу, а большего для начала и не требуется. Доверие в нашем положении — это все. Если оно появилось, нет нужды в объяснениях. Туземец рассуждал точно так же, смею надеяться. Наши монологи стали произноситься все реже. Наконец я услышал, что мой знакомец захрапел, и этот факт значил больше, чем признание в дружбе. Я, сколько мог, сопротивлялся сну. Мелькнула мысль забраться на дерево. Но это было бы проявлением недоверия… Незаметно для себя я тоже уснул.

Чего мне только не снилось! Один сюжет был связан с университетской лабораторией и Леной. Второй — с «Викингом». Снилось, что лечу в скафандре по воздуху и удивляюсь: разве скафандры могут летать сами по себе?..

Спал я крепко. И как ни крепок был мой сон, каким-то уголком сознания все время отмечал, что согревающее меня плечо — это плечо, на которое можно опереться.

Утром я проснулся первым. В рассветных редеющих сумерках все, что произошло ночью, казалось более невероятным, чем можно вообразить себе с помощью самой фантастической выдумки. Туземец спал, не выпуская моей руки и свесив голову на грудь. Странное у него лицо. Лицо человека, сформированное условиями чужой планеты. Я не стал отнимать у него свою руку, чтобы не разбудить, но он проснулся сам, почувствовав, должно быть, что я его рассматриваю. Глубокие вертикальные морщины прорезали его лицо от крыльев носа до уголков широкого рта и дальше под подбородок. Мы встали на ноги, и он с широкой улыбкой начал трясти меня за плечи, произнося непонятные слова. Потом он обратил внимание на свои «заасфальтированные» ноги и принялся выдирать комья асфальта прямо с шерстью. Нет, будем называть это волосами, хотя для волос, пожалуй, густовато. Отдирая особенно крупные комья, он гримасничал от боли, и тогда я отстегнул от пояса скальпель. Он замер в удивлении. Осторожно взял в свои огромные лапы хрупкий медицинский инструмент и поднес поближе к глазам. Похоже, его поразил не скальпель сам по себе, а материал, из которого он сделан.

Туземец осторожно прикоснулся пальцем к лезвию, удивленно хмыкнул и вернул. Я взял скальпель в правую руку, левой оттянул увесистый ком асфальта на его ноге и быстрым движением обрезал волосы. О, как он был приятно поражен! Он подставлял все новые и новые участки своего тела, где асфальт висел комьями, и я обрезал их совершенно безболезненно. Потом он опять попросил скальпель и сам стал себя очищать, ни разу не порезавшись… Мой знакомец все время улыбался. Улыбка — это две вертикальные морщины по обе стороны рта и широко открытый рот. Я почувствовал к нему симпатию и, как он меня утром, потряс руками его за плечи. Он тоже стал меня трясти. Никакого напряжения между нами не возникало. Жаль, что наши языки друг другу не понятны! Но остается язык жестов, мимики, возгласов. А в том случае, если нам придется провести рядом достаточно много времени, освоим и слова. Я поднял руку и ткнул себя пальцем в грудь:

— Грегор!

Он сделал точно такой жест, ткнув себя пальцем в широкую волосатую грудь:

— Ного!

— Ного! — повторил я, касаясь его груди, и — Грегор! — касаясь своей.

— Грего! — говорил туземец, — Ррегор!

— Очень приятно, господин Ного, с вами познакомиться! — сказал я и обеими руками потряс ему массивную, узловатую руку.

— Ррегор! Ррегор! — тряс меня за плечи счастливый Ного. Прекрасно, подумал я. Перейдем на следующую тему. Я поднес ко рту сложенные пучком пальцы и изобразил жевание:

— Ам! Ам! Кушать! — я показал поглаживанием путь еды от рта до живота.

— Га-а! — сказал Ного. Он все сразу понял и тоже погладил свой живот. Затем начал принюхиваться. Что-то его раздражало. Он с неудовольствием посмотрел на комки асфальта, махнул неопределенно рукой и тяжкой, переваливающейся, но на удивление быстрой походкой направился по склону холма к верховьям долины. Через несколько шагов он оглянулся, чтобы удостовериться, следую ли я за ним. Я улыбнулся, хлопнул себя по животу и сказал: «Га-а!»

Мы перевалили через холм и на спуске в следующую долину остановились. Я проследил за его взглядом и увидел в траве под ногами птичье гнездо с дюжиной светло-зеленых яиц… Отныне за свое будущее Грегор может быть спокоен. Его гарантом послужит питекантроп, вытащенный из асфальтовой трясины.

Только тот, кто в одиночестве умирал от голода, усталости и неизбывного страха, понимает, что значит обрести товарища, освободиться от одиночества, от унизительного чувства незащищенности. Один плюс один — это намного больше, чем просто два человека. Один плюс один — это сумма множества качеств, особенно если речь идет о таких различных внешне и внутренне людях, как я и Ного, вернее, как Ного и я. Среди нас двоих его имя должно стоять первым. Моя заслуга состояла лишь в том, что я без особых усилий помог ему избежать опасности, с которой он прежде ни разу не встречался.

Благодаря Ного передо мною открылся странный мир, похожий, вероятно, на тот, в котором жили мои предки лет этак тысяч 70–80 тому назад или еще раньше на диких просторах моей, тогда еще нецивилизованной планеты.

В первобытном мире чужой планеты Ного и его соплеменники на лестнице рангов занимали место где-нибудь посредине. Но поскольку они были хитрее и находчивее более сильных и кровожадных хищников, они сумели избежать опасностей, которых не избежали более сильные. Если дать плоскоголовым самую краткую характеристику, я сформулировал бы ее так: всесильные воры. Благодаря своей смекалке они обманули природу, перехитрили ее законы. Только тот, кто многое пережил вместе с этими людьми, знает, как непросто бывает даже при помощи смекалки и хитрости, быстроты и храбрости побеждать грубую силу, которой незачем хитрить, потому что она сила.

В Ного прекрасно уживаются хитрость, смекалка и храбрость с огромной физической силой.

Я видел, как он, завывая, с дубиной ворвался в большую стаю гиен, поваливших теленка антилопы. За полминуты убил и покалечил нескольких сильных хищников, прежде чем челюсти хотя бы одного из них смогли сомкнуться на его теле. Ошибись он в мелочи — стал бы вторым блюдом после теленка на кровавом пиру гиен. В другой раз, на охоте за антилопами, он схватил неосторожного теленка за задние ноги и с тяжелой, бьющей копытами ношей вскарабкался на дерево раньше, чем разъяренная мать и полдюжины могучих самцов попытались превратить охотника в кровавое месиво в кустарнике.