Татьяна Минина - Исправленному верить (сборник)

– На вашей… – Он осекся. – То есть на бывшей вашей… Фармацевтической химии.

– Понятно. Нравится?

– Да.

– Что интереснее всего?

– Медицина, – не раздумывая, ответил юноша. Потом, заметив его иронично приподнятую бровь, быстро поправился: – Хотя химические науки тоже весьма занимательны…

– Не подлизывайся. А почему в маги не пошел? Прибыльное, говорят, дело. И уважения к ним больше. Заклинания творить – это вам не во внутренностях ковыряться.

– Вы ведь шутите?

– Ну отчего же. Местные вон, похоже, меня всерьез чародеем считали. Видел, какой почет и трепет?

– Это все внешнее, – с очень серьезным видом качнул головой Себастьян. – Для магии нужен талант.

– Азам любого бездаря выучить можно, – возразил Конрад.

– А я не хочу знать только азы. Медицина – это наука, а магия?..

– Такая же наука, ничем не хуже.

– Я не об этом. Магия – это волшебство. Дар, взятый взаймы у неведомого. Чудо… А чудесам нельзя научиться. То есть можно, конечно, но это уже другое… Это как повторять что-то, не вникая в суть. Я так не хочу. Я хочу понимать, что, как и зачем я делаю, чтобы…

– Довольно, мне все ясно, – вздохнул Конрад. Надо же, какой идеалист ему попался… Почти как он сам в юности. Тогда он тоже восхищался магией, но учиться пошел медицине. Она представлялась ему безупречной системой, сродни математике, и он верил, что в этой системе задачи не могут не иметь ответов. Ему казалось, что он может найти эти ответы… Иллюзии развеялись быстро: после того, как у него на руках умер первый пациент. Мальчишка тоже скоро поймет, что идеалы недостижимы. Есть только путь к ним. Бесконечная, тяжелая, каменистая дорога, с которой сворачивают очень многие. И сам Конрад в том числе…

– Профессор, я изучил ваши работы…

– Довольно. – Он предпочел сменить тему: – Ты пришел один?

– Нет. Отец приставил ко мне троих гвардейцев. Они разбили лагерь неподалеку от тракта, мы скоро доберемся. Там же и лошади. Вас не затруднит ехать до Мерна верхом?

– Затруднит, – сварливо сообщил Конрад. – Но выхода-то нет. Карета будет тащиться медленнее. Сколько у нас времени?

– Четыре дня.

– До конца? – похолодел Конрад.

– Нет. До момента, когда процесс станет необратимым, – отчеканил научную формулировку Себастьян, словно речь шла не о его сестре, а о какой-нибудь химической реакции. – По вашим расчетам.

– До Мерна три дня. Это в худшем случае. Для моей работы все готово?

– Да. Ингредиенты, ваши записи, весь необходимый инструментарий… Помощники тоже будут, если вы скажете, но отец…

– Нет! – отрезал Конрад. – Помогать мне будешь ты.

– Да, мастер.

– Я тебе не мастер.

– Я помню.

Оставшийся до лагеря путь они прошагали молча.

Дорога давалась Конраду тяжело. В седле он держался сносно, но хорошим наездником не был никогда, а годы покоя и отсутствия практики лишь усугубили этот изъян. Поначалу он просил Себастьяна делать остановки через каждые пару часов, потом перестал, понимая, что если сойдет с коня сейчас, то больше в этот день в седло не сядет. К счастью, имеющееся в запасе время позволило им остановиться на ночь в одной из придорожных гостиниц.

После не слишком обильного ужина вконец обессилевший Бреннер отправился в свою комнату, но отдохнуть ему не дали. У порога ожидаемо торчал настырный Себастьян. Казалось, многочасовая дорога ничуть не утомила юношу.

– Мастер Конрад, я должен рассказать вам…

Усталость мешала даже раскрыть рот, поэтому он неопределенно мотнул головой, давая понять, что мало склонен выслушивать Себастьяна. К несчастью, тот воспринял это как согласие.

– Я хотел бы обсудить формулу и процесс изготовления препарата.

– Зачем?

– Мне кажется, я знаю, из-за чего все пошло не так.

Ключ тихо щелкнул в замке, и в лицо Конраду пахнуло лавандой и еще какими-то травами. Он нарочито неторопливо осмотрел комнату, потом одну за другой зажег стоящие на прикроватной тумбочке свечи и все так же не спеша принялся распаковывать свои небогатые пожитки. Старческие кости умоляли о снисхождении, и Конрад возблагодарил свою предусмотрительность, заставившую его взять в путешествие хотя бы часть лекарств и мазей.

– Вы понимаете?

Себастьян все так же суетливо переступал с ноги на ногу, пытаясь поймать его взгляд. Конрад только сейчас заметил в его руках продолговатый футляр для бумаг.

– Я не глухой. Что там у тебя?

– Ваши записи… И кое-какие мои дополнения. – Не устояв на месте, он принялся мерить комнату шагами.

– Перестань мельтешить. Садись вот сюда, доставай свои бумажки.

– Я не уверен, что смогу объяснить все четко…

– А придется. Но сначала смешай-ка вот это с вот тем… Если, конечно, не хочешь завтра с утра искать для меня экипаж.

Себастьян не захотел. Напротив, он так рьяно взялся за протянутые ступку и пестик, что Конрад испугался за их целостность. К счастью, все обошлось: похоже, юноша и впрямь имел некоторый опыт в фармацевтическом деле. Уже через полчаса Конрад смог блаженно откинуться на спинку кресла, чувствуя приятное жжение в спине и коленях.

– Вот теперь можешь начинать, – великодушно разрешил он, глядя, как Себастьян возится со своими бумажками. За неимением стола парнишка раскладывал их на крышке массивного сундука, в котором он сам при желании мог бы поместиться целиком. Слегка сощурив глаза, Конрад с удивлением отметил, что выцветшие, желтоватые листы действительно исписаны его почерком. Значит, сгорело не все…

Закончив подготовку, Себастьян вытянулся перед ним в струнку и отбросил со лба непослушную каштановую челку. Несколько секунд он молчал, собираясь с мыслями, а потом, словно в омут, бросился в мутную пучину большой науки:

– Смотрите, мэтр, вот в этом месте вы обуславливаете действие препарата сочетанием таких компонентов, как экстракт алионии и пятипроцентный раствор керрадия. Сами по себе они смертельно опасны, но в правильной консистенции нейтрализуют друг друга, создавая новый эффект. Но они могут вступать в связи и с другими компонентами, и тогда…

Они проспорили почти до рассвета. Ругались, орали друг на друга, тыкая испачканными чернилами пальцами в устрашающее нагромождение цифр и формул, которое ближе к концу беседы стало занимать четыре листа. Иногда успокаивались и начинали заново, обосновывая необходимость и правомерность каждой закорючки, каждого почти незаметного штриха, хоть немного меняющего смысл написанного. Временами заходили в тупик и искали выход: уже молча, без лишних слов, каждый сам для себя, чтобы потом вместе выбрать единственно верный ответ. Это могло продолжаться бесконечно, но посветлевший квадрат окна напомнил о том, что им следует беречь силы, а для этого нужно хоть немного поспать.