Андрей Столяров - Я - Мышиный король

Вид у сарацинов был не слишком приветливый.

А с другой стороны канала - от моста, освещенного лепными фигурными фонарями, вдоль расцвеченной набережной, над которой висела луна, торопился человек со шпагой в руках, и, как крылья, метался за его плечами черный плащ с серебряной звездной изнанкой.

- Бегите, сир!..

- Что случилось? - загораживаясь на всякий случай мечом, спросил Клаус.

И человек, не добежав еще даже до парапета, очертил шпагой воздух:

- Измена, сир!.. Воины принца Фелиды проникли в город!..

- А заставы?

- Заставы открыты!..

Голос, раздробившийся между домами, был странно-знакомый. Клаус его где-то слышал. Он, однако, никак не мог вспомнить, где именно. Да и вспоминать ему толком не дали: тут же невесть откуда взявшаяся карета, запряженная сразу четверкой украшенных ленточками, вороных лошадей, прочертив по булыжнику полосы, точно закаленным железом, резко затормозила возле него: два огромных, как будто сделанных из антрацита нубийца, оба в красных повязках на бедрах, держащие каменные топоры, соскочили с запяток и, дико рыча, устремились навстречу человеку со шпагой, а какая-то расфуфыренная фигура в полосатом камзоле, с кружевами, в которых утопал подбородок и с пуфами на плечах - открывая дверцу кареты, согнулась в придворном поклоне:

- Советник Креппер к вашим услугам! Сир, нас ждут в Мэрии!..

Клаус буквально плюхнулся на шелковые подушки сидений. Щелкнул кнут и карета катастрофически дернулась. В боковое окошко он, как будто в кино, увидел бегущих наперерез сарацинов. Двое из них находились уже в непосредственной близости, а один даже вытянул руку, готовясь схватить переднего жеребца под узцы - темнела кожа перчатки, желтели на ней защитные бронзовые пластинки - однако, форейтор, видимо, хорошо знал свое дело: кнут взлетел еще раз, лошади ударили грудью, и когда Клаус через пару мгновений опять обернулся, прилипая щеками и носом к овалу смотрового стекла, то разметанные сарацины, как жуки, копошились на мостовой, пытаясь подняться, а нубийцы своими страшными топорами рубили человека в плаще, и он прыгал - отмахиваясь от них жалким прутиком шпаги.

Положение его было, по-видимому, незавидное.

Креппер облегченно откинулся на пружинящую обивку кареты.

- Кажется, вырвались, - отдуваясь и теребя тесный воротничок, - сказал он. - Это была ловушка. Покушение. За нами охотятся. Я молю бога, сир, чтобы мы добрались да Звездных Карт целыми и невредимыми...

От него пахло духами. Бисер пота выступил на продавленных узких висках.

Карета мелко затряслась по брусчатке.

- Однако, я вас предупреждаю, - холодно сказал Клаус. Если с вашей стороны последуют трусость или предательство, если я почувствую хотя бы малейший обман, если Карты откроют мне неискренность ваших замыслов, то имейте в виду: я не пощажу никого! Меч со мной, и удар поразит всякого, кто принадлежит Тьме...

Креппер всплеснул руками:

- Умоляю вас, сир!.. Все мы преданы вам и готовы отдать за вас последнюю каплю крови!.. Честь и верность - таков наш девиз... Клянусь жизнью, сир! Чтобы мне никогда не увидеть Четвертую Карту!..

Голос у него дрожал от выплеснувшейся наружу обиды, пух бесцветных волос приподнялся, как у вылупившегося цыпленка, а крысиные, чуть розовые глаза наполнились искренними слезами.

- Я верю вам, - сказал Клаус.

Он положил пальцы на рукоятку меча. Карета несколько притормаживала. Промелькнули в окне - чугунная решетка ворот, строй гвардейцев с начищенными до сияния багинетами. Видимо, они уже подъезжали к парадному входу. Слышалась приятная музыка, в которой переливались литавры. Неожиданно взлетел фейерверк - озарив ширь пространства зеленоватой сказочной ясностью.

Выявились из темноты скульптуры и памятники.

Карета остановилась.

- С благополучным прибытием, сир! - подобострастно сказал Креппер.

Все его слегка уплощенное, невыразительное лицо как бы ожило, расплываясь в улыбке - уши, вдруг показавшиеся из-под волос, брыкливо задвигались, а сквозь влажную растянутость губ забелели неравномерные зубы.

Впечатление было не очень приятное.

Он как будто чему-то обрадовался.

Тем не менее, Клаус не обратил на это внимания, потому что по широкой мраморной лестнице, украшенной бюстами неизвестных героев, меж которыми в громадных плафонах переливались огнями волшебными светящиеся цветы, на почтительном расстоянии сопровождаемый свитой, своим праздничным великолепием как бы тоже образующей живой цветник, под руку с гибким, одетым в облегающий мех человеком, плавной медленностью движений подчеркивая важность происходящего, приближался к нему сам Мэр, и свободная, в пенной манжете рука его поднималась, изображая приветствие.

- Я рад видеть вас, дорогой друг! Принц, позвольте представить вам нашего избавителя!..

Человек, находившийся рядом с Мэром, вовсе не одетый в меха, как показалось Клаусу поначалу, а обросший кошачьей шерстью, поверх которой был натянут роскошный камзол, и с кошачьей же мордой, чьи острые уши не могла скрыть даже красная шапка с пером, словно нехотя, протянул вперед гибкую лапу и, коснувшись плеча, промурлыкал, почти неразборчиво сливая согласные:

- О, как он молод!..

Клаус почувствовал когти, проникшие сквозь одежду до самой кожи.

Плечо его непроизвольно дернулось.

- Молод, но очень отважен! - поспешно сказал Мэр. Вряд ли, принц, вы найдете еще такой ясный ум и такое благородное сердце!..

Правая рука его сделала нетерпеливый жест, и как будто из воздуха, материализовался поднос с тремя тонкими вытянутыми бокалами. Замороженное шампанское тенькало в них мелкими пузырьками.

- Я предлагаю тост за дружбу, которая отныне скрепила всех нас, и за наш Великий Союз! - торжественно провозгласил Мэр. Длинное лицо его побледнело от значительности момента. - За те узы доверия и взаимной любви, которые нас объединяют. Ваше здоровье, сир!..

Шампанское было сладкое, ледяное и, шурша тихим газом, как будто испарялось во рту. Голова у Клауса сразу же закружилась - музыка стала слышнее, а великолепное убранство дворца - светлее и радостнее.

Начинался восхитительный праздник.

Мэр изящно взял его его под руку с одной стороны, а бесшумный в движениях принц Фелида (Клаус уже откуда-то знал, как зовут этого странного человека) осторожно просунул лапу с другой.

Свита почтительно расступилась.

Они поднялись по лестнице и вошли в главный зал, весь заполненный расфранченными толпами приглашенных. Стены зала терялись в некотором отдалении, на колоннах и выступах пламенели живые цветы, а под вогнутым расписным потолком, где трубили пузатые ангелы в белых одеждах, словно порожденная небесной голубизной, как чудовищная каракатица, плавала, наверное, трехтонная люстра из переливчатого хрусталя и волнистые нити ее, казалось, парили на волнах музыки.