Стефан Вайнфельд - Случай Ковальского (Сборник научно-фантастических рассказов)

Ян понял. Достаточно было чем-либо заткнуть отверстие позитронной пушки. Но…

— Траут!!! — закричал он, пораженный страшной догадкой. — Но ведь там не было ничего! Траут! Что ты сделал?!

Траут молчал. Ян резким движением вытащил заткнутую за пояс его комбинезона небольшую никелированную коробочку.

— Нет! Нет! — резко воскликнул Траут, схватив его за запястье. — Не надо… Я… не хочу знать… Я… я уже знаю,

Он медленно отвернулся, и Ян отпустил дозиметр, который закачался на цепочке, словно старинные карманные часы.

— Почему ты не сказал раньше? Ведь есть же средства…

— Не надо, — мягко сказал Траут. — Нет таких средств… Слишком большая доза…

Ян тупо смотрел на него. Этот человек, всю жизнь улыбавшийся только тайком и радовавшийся лишь результатам своих изумительных экспериментов, теперь, говоря о собственной смерти, был способен на такую открытую и искреннюю улыбку.

— Зачем ты это сделал, Траут?

— Там были люди… Они получили бы по тысяче, а то и больше… Это была моя ошибка, понимаешь, моя; не их, не твоя, а моя…

— Нельзя было поступить иначе?

— Сам знаешь, что нельзя… Необходимо было рассеять поток. Или тот или другой… Электронный был постоянным, позитронный — прерывистым, десятисекундным… Из двух зол… — он слабо усмехнулся и отвернул лицо.

— Так зачем же мы летим на Марс? Ты едва сидишь.

— Ты не умеешь пилотировать… Я не хотел, чтобы у тебя были… неприятности со мной…

— Не понимаю.

— Прежде чем прилетит ракета с Земли, пройдет не меньше полутора месяцев… На Марсе сейчас нет ракеты, способной сесть на Фобосе. Та, на которой летим мы, единственная… Тебе пришлось бы быть со мной… до конца. А потом… одному… Я не хотел, чтобы ты это видел. Ты еще молод, зачем тебе… Я видел… Видел, как умер Рисе после двух тысяч… Это было страшно. Я запомнил. На всю жизнь.

Он взглянул на экран и сказал, пытаясь придать своим словам естественный, теплый тон:

— Смотри! Успели. Через минуту садимся. — А потом добавил: — Не говори им ничего, я сам скажу все, что надо…

Большие капли пота стекали по его небритому лицу. Вцепившись в рычаги, устремив взгляд на экран, он вел ракету на посадку.

— Он умер? — спросила Лисе, глядя в окно, за которым зеленели первые листья старых каштанов.

— Да. На четвертый день. Мы не могли этого предотвратить. Он был в сознании до конца, но не хотел, чтобы я его видел. Только в первый день… Спрашивал, кто был на станции на Деймосе. Видимо, хотел знать, вместо кого умирает.

— А ты?.. Узнал, кто там был?

— Да. Но правды ему не сказал.

— Почему?

— Потому что, видишь ли, в тот момент там как раз никого не было! Совершенно случайно за несколько дней до этого со спутника по каким-то причинам сняли людей.

— Значит он умер… зря?

— Нет! Какое имеет значение, был там кто-нибудь или нет. Важно только то, что думал Траут, заслоняя своим телом излучатель позитронов. Но знай он правду, ему было бы значительно тяжелее. Знаешь, что он сказал мне еще там, в ракете, перед посадкой? Он сказал: «Это было совсем не так трудно, Линк. Достаточно было вспомнить, что я все-таки человек, а не машина для исследования мира…»

— А ты… Теперь, после всего… Ты будешь работать на спутниках? — Лисе сжала пальцы Яна.

— Буду, — ответил он.

Ответил быстро, решительно и зло.

Телехронопатор

Видимо, он уже давно стоял у меня за спиной, потому что, когда я повернулся, чтобы уйти, он криво улыбнулся и сказал:

— Вы, я вижу, любитель древности…

Он угадал, и не удивительно: я долго не мог решить, что взять — Плутарха, Геродота или Флавия и в конце концов купил «Жизнь Цезаря» — на другое просто не хватило денег.

— Вы угадали, — сказал я, пытаясь пройти мимо, но он увязался следом.

— Времена Империи — чрезвычайно любопытный период, — сказал он, энергично и как-то бестолково жестикулируя. — Хотя лично я предпочитаю Древний Восток.

Мы вышли из книжного магазина. У меня не было желания вступать с ним в разговор, но он и на улице продолжал вертеться около меня. Он трещал без умолку, но я пропускал его слова мимо ушей, размышляя, как бы отделаться от назойливого старикашки. Однако стоило мне свернуть влево, как он тут же последовал за мной, и я понял, что отвязаться от него будет нелегко.

Я ускорил шаг, но он не отставал, засыпая меня потоками слов. Причем голос у него был какой-то дребезжащий.

— Если пожелаете, я могу показать вам массу интересного… Рим, Греция, Китай… Так сказать, ad libitum…[2]

— Надо думать, у вас богатая библиотека? — наконец заинтересовался я.

Он помахал рукой возле уха и отрицательно покачал головой.

— Нет, нет… Летописцы не всегда строго придерживаются истины… Вы понимаете, субъективность, разные там личные качества… Это, в общем-то, естественно: раз есть твердая власть и угнетаемый народ, то обязательно сыщутся и панегиристы и пасквилянты. Первые служат власть имущим, а вторые — подвергают сомнению все, что говорят первые. Вторые нравятся народу, но и они не всегда пребывают в согласии с истиной… Так что у нас нет объективных источников, во всяком случае писанных…

Я ухмыльнулся и высказал мысль, что надо уметь самому выискивать правду в исторических трудах.

— Самому, это верно, — подхватил старичок, — только не в литературных трудах.

— В таком случае остаются только предметы материальной культуры.

— Да, но у меня есть кое-что понадежнее!

Мы незаметно дошли до сквера и присели на первой же попавшейся нам скамейке.

— Надежнее? — пожал я плечами. — Кроме устных преданий и литературных памятников, которые вы только что раскритиковали, ничего другого нет… Разве что отыщется какой-нибудь уэллсовский Путешественник по времени! — пошутил я.

Глаза старика заблестели, придвинувшись ближе, он заглянул мне в лицо.

— Вот именно! — сказал он проникновенно, целясь пальцем мне в грудь. — Совершенно справедливо. Чувствуется, что у вас достаточно воображения. Что значит молодость, отсутствие предубеждений и этого, как его… ну, в общем, вы не закоснели в убеждении, будто совершенней и непогрешимей вас никого нет. Знаете ли, — продолжал он, все еще тыча в меня пальцем, — horribile dictu,[3] но четверо серьезных ученых, которых я не раз пытался натолкнуть на эту мысль, даже в шутку не подумали о подобной возможности!

Он замолчал, с трудом переводя дыхание после тех нескольких фраз, которые проговорил с какой-то непонятной поспешностью. Немного погодя он заговорил снова, сопя и делая частые паузы.