Наталья Чернышева - Золотой Рассвет

Джейни тогда плохо еще знала законы и обычаи Чужих, иначе бы она никогда не позволила бы этому воину связывать себя клятвой кровного долга.

Чтобы не сорваться на работе, каждый из имеющих высший ранг целителей находит для себя какое-нибудь хобби, отдушину, куда и вкладывает цель и смысл всей своей жизни. Кто-то пишет стихи, кто-то музыку. Кто-то занимается коллекционированием: марок, скульптур, картин, книг, раритетов с разрушенной Терры… Есть такие, что принимают разрешенные (и неразрешенные тоже) наркотики или меняют эмпат-партнеров как перчатки; некоторые, совсем ненормальные, конструируют виртуальные миры с ментальным программированием…

А Джейни ди Сола воспитывала детей. Причем бралась за самых безнадежных, таких, от которых отступались врачи, родители и даже целители, таких, которым, бывало и такое, назначали эвтаназию – чтобы не объедали даром в детских домах рациональное государство…

За годы работы она вырастила сорок семь ребятишек, подарив им вполне достойную жизнь. Почти все добились первого ранга. Почти все нашли себе достойное место под солнцем Содатума. Были и такие, кто сумел пробиться наверх и в самой Системе.

Сорок семь спасенных жизней – не много на общем фоне безнадежных больных. Но и не так уж мало для одного человека…

Она воспитала сорок семь чужих детей, но так и не вырастила ни одного своего. Даже в искуте.

Вся ее жизнь шла под знаком служения другим.

Через три месяца после описанного выше разговора она вынула из искута крохотный пищащий комочек – дочь Лэркен Тойвальшен и Вейтаса Хорошена:

– Добро пожаловать в мир, дитя. И да будет Бог к тебе милостив…

С тех пор прошло уже почти восемь лет.

Она лежала без сна в своей постели и смотрела в прозрачный потолок, в самый центр звездного неба.

Рядом с нею спал под тонким покрывалом мужчина. Первый и последний, единственный.

Любимый.

Чужой.

Пронзительною сладостью охватило тело осознание собственной человеческой радости. "Не отбирайте его у меня"!

Привычной молитвой вознесла она благодарность Всевышнему. Спасибо Тебе, спасибо – за прожитый день и пережитую ночь, за счастье, дозволенное в конце жизни, за радость, за боль предстоящей разлуки… За все, что было, есть и что придется пережить в грядущем – спасибо. Не отбирай у меня мое запретное счастье! Впрочем, на все воля Твоя, Господи… На все Твоя воля…

Чернильно-черную предутреннюю тьму взрезал вырвавшийся с востока луч света. Янтарным заревом заполыхала заря, возвещая пришествие нового дня. Легли на стены оранжевые блики. И не осталось в мире иных красок, кроме желтой во всех ее проявлениях.

От темно-коричневой, почти черной густой гуаши там, где тянулись от стен и мебели темные тени, и до искрометного сияния золотого расплава там, где стремительно поднимался над чертой горизонта пышущий золотым жаром шар восходящего солнца.

Даже воздух, казалось, источал собственное золотое свечение.

Мужчина проснулся и смотрел на нее, улыбаясь. За одну эту улыбку она способна была отдать все, что у нее было. Затаилось в глубине сознания солнце инфосферы – далекое, неяркое, такое теперь ненужное.

Они любили друг друга в сиянии золотого рассвета.

Ни расовых различий, ни общественного положения, ни слухов и сплетен, ползущих по всей планете и за ее пределами, ни самого времени не существовало для них в этот миг.

Они любили друг друга, и дивной музыкой звучал золотой рассвет – лишь для них и только для них двоих.

И было их немало, таких рассветов.

Судьба всегда поначалу щедра с теми, кого собирается погубить…

Она вошла в операционную, привычными движениями грея и растирая пальцы. Несколько дней подряд она регулярно испытывала недомогание и легкую тошноту, но не придавала значения: после нескольких минут транс-аутотренинга все проходило. Сегодня она чувствовала себя гораздо хуже. К тошноте присоединилась тупая боль в животе, как при месячных. Но на подробную диагностику не оставалось времени. Она решила заняться собой после, в конце рабочего дня.

Но уже на пятой операции ей стало хуже. Закусив губу, чтобы не кричать от рвущей тело жестокой боли, она довела кесарево сечение до конца. И только тогда, когда шестимесячный ребенок скрылся под влажными внутренними оболочками искута, только после того, как завершены были все тесты и пошел сигнал об успешном переносе, когда увезли в реанимацию прооперированную женщину, только тогда она позволила себе потерять сознание.

Очнулась она в реанимации, рядом с той самой женщиной, которую недавно оперировала.

В качестве пациентки здесь ей бывать еще не приходилось, и потому странно было лежать на узкой кровати и наблюдать потолочные лампы из горизонтального положения…

Она села, чувствуя во всем теле мерзкую слабость, провела ладонью по животу… боли не было.

– Ложись, милочка, ложись. Тебе лежать надо,- пожилая медсестра со значком третьего ранга на воротничке смотрела на нее сочувственным взглядом.

– Что… со мною было?- спросила Джейни.

– Не расстраивайся, милая,- медсестра заботливо подоткнула сползшее одеяло.- Но ты потеряла своего ребеночка…

Ребеночка?! Не будь Джейни так потрясена, она задала бы этот вопрос голосом. Какого еще ребенка?!! Но медсестра восприняла ее изумление.

– Как – какого? Ты не знала? Но ты же целитель! Не различить семинедельную беременность…

И тем не менее, она того сразу не поняла. Месячные и так шли нерегулярно, как и у всех целительниц, в общем. Утренние тошноту и головокружение она приписала общей усталости. А оно, оказывается, вон в чем дело было!

Через инфосферу Джейни требовала у врачей сохранить абортный материал:

– Пойду к Яну. Пусть объясняет, в чем дело…

Ей не возражали. Известно, что целители, прежде чем решиться завести ребенка, всегда заключают контракт с генетическими лабораториями. В желании Джейни предъявить претензии за некачественную работу одному из директоров "Клонэйда" не было ничего удивительного.

Едва покинув территорию госпиталя, она сразу же поехала в офис Ольмезовского.

– Ян,- сказала она прямо с порога.- У меня сорвалась беременность.

– Ничего удивительного,- отозвался он, отключая компьютерный терминал.- Кофе? Паршиво выглядишь.

– Спасибо, от кофе я не откажусь.

– Присаживайся,- он широким жестом указал на кресла для посетителей, полукругом стоявшие возле небольшого низенького столика.- Кофе сейчас будет.